Юрий Корнилов - Горячее сердце

Самое главное, Леонид понимал, что он легко может все испортить, если даст волю эмоциям. Однако он не мог, никак не мог подавить в себе глубокой антипатии к Флоренскому, которую тот вызывал в нем и своей внешностью, и манерой поведения, и всем жалким, подавленным видом.

«В о п р о с: Назовите лиц японской национальности, с которыми вы поддерживали отношения во время вашего пребывания в эмиграции.

О т в е т: С одним из них я познакомился еще в России в декабре восемнадцатого года. Его звали Сэйко Камиро».

Словно тяжелый камень свалился с плеч Леонида. Снова обрел он уверенность в том, что пошел по верному пути, решившись забежать вперед и проработать главный пункт обвинения.

Ну а теперь можно не спешить. Материал для доклада Ладонину есть. Превосходный материал. Фактически Флоренский признал свою связь с японской разведывательной службой: как раз вчера из Центра пришло подтверждение, что Сэйко Камиро действительно является офицером японской разведки.

— Расскажите подробнее, при каких обстоятельствах вы познакомились с Сэйко Камиро, — Леонид старался не показывать своего волнения, и это ему с трудом удавалось.

— Это произошло на одном из правительственных банкетов в Омске, — неторопливо начал рассказывать Флоренский. — Мне, помнится, представил его кто-то из министров. Помню также, что меня удивило его русское имя и отчество — Сергей Николаевич. Он объяснил, что он православного вероисповедания и даже кончил Петербургскую духовную академию. Но в Омск прибыл из Японии.

Леонид как бы нехотя вносил показания Флоренского в протокол, однако перо проворно бегало по бумаге.

— Какого рода разговор состоялся между вами и Камиро?

— Во время банкета — обычный обмен любезностями, — подумав, ответил Флоренский. — Но на другой день он явился ко мне в министерство и поинтересовался состоянием продовольственного снабжения на территории Сибири, а также экономическим состоянием Сибири, Казахстана и Дальнего Востока.

— Вы сообщили ему сведения, которыми он интересовался?

— Помнится, я сказал Камиро, что армия и население обеспечены продовольствием вплоть до нового урожая, поскольку колчаковцам удалось захватить самые хлебные районы Сибири. Что же касается вопросов экономического состояния Сибири, Казахстана и Дальнего Востока, то мне показалось, что Камиро уже достаточно осведомлен. Во всяком случае, он лишь попросил меня уточнить некоторые детали, что я и сделал.

— Кого Камиро представлял в Омске?

— Он находился в составе японской миссии, прибывшей с визитом к Колчаку. Так я понял, хотя лично мне Камиро был представлен как журналист, сотрудник одной из токийских газет.

— У вас с Камиро были в то время еще какие-либо встречи?

— Нет, в Омске мы больше не встречались. Снова встретились мы уже в Харбине. Кажется, весной двадцать второго…

— При каких обстоятельствах произошла эта новая встреча?

Флоренский приложил ладони к щекам, на минуту задумался.

— Я в то время пытался устроиться на службу в управление КВЖД и зашел домой к одному знакомому, который обещал походатайствовать за меня. В гостиной у него находился Сэйко Камиро.

— Назовите фамилию хозяина квартиры, где происходила ваша встреча с Камиро.

— Целищев. Антон Иванович Целищев.

— Чем он занимался в Харбине?

— В качестве агента торговой фирмы Кушнарева он производил закупку пушнины и зерна для экспорта. У него были связи в деловых и административных кругах Харбина, в том числе и в управлении КВЖД.

— В дальнейшем вы продолжали встречаться с Целищевым?

— Непродолжительное время: в конце двадцать второго года он скоропостижно скончался от сердечного приступа.

— Можете припомнить содержание вашего разговора с Камиро?

— Вспомнили Омск. Камиро поинтересовался моими планами на ближайшее время. Обменялись адресами. Но в основном хозяин квартиры и Камиро разговаривали друг с другом. У них были какие-то общие торговые дела. Как я понял, Камиро представлял в Харбине одну из японских торговых фирм.

— Вы и впоследствии продолжали встречаться с Камиро?

— И неоднократно, — кивнул Флоренский. — В двадцать третьем году он помог нам с женой получить визу на въезд в Японию.

— Цель вашей поездки в Японию? — быстро спросил Леонид.

— Это было наше свадебное путешествие, — ответил Флоренский.

«Стоп!» — сказал себе Леонид. Он был слишком взволнован, Надо успокоиться и хорошенько продумать каждый вопрос.

Однако не хватило выдержки, тут же задал еще один:

— Вам была знакома в Харбине особа по фамилии Жарова?

— Это моя теща, — спокойно ответил Флоренский. — Вернее сказать, бывшая теща. Между прочим, замечательная женщина, наделенная тонким художественным вкусом. В ее квартире собирались люди искусства, устраивались выставки, музыкальные вечера…

— Ее основное занятие? — Леониду показалось, что у него пропал голос: сам себя не услышал. Кашлянув, повторил вопрос.

— У Ольги Сергеевны была художественная фотография…

— Была? А что, Жаровой сейчас нет в Харбине?

— Видите ли, незадолго до моего отъезда в СССР Ольга Сергеевна говорила мне о своем твердом намерении продать фотографию и перебраться на жительство в Шанхай.

— Скажите, а в Харбине у нее кроме художественной фотографии не было еще какого-либо подобного заведения?

— Нет, не было, — ответил Флоренский и, помедлив, добавил: — Если не считать крошечного кафе в том же помещении…

Что это? Случайная удача? Или безошибочно сработала интуиция? А может быть, проявил себя копившийся по крупицам, еще не вполне осознаваемый, таившийся до поры до времени в темных глубинах подсознания профессиональный опыт? Для того чтобы этот его собственный опыт смог проявиться, Леониду недоставало до сих пор одного — самостоятельности. Ведь никогда не научишься плавать на мелком месте.

Почему же, однако, Флоренский не отрицает своего знакомства ни с Камиро, ни с Жаровой? Понял по вопросам, что нам об этом известно, и решил, признав это, скрыть что-то еще? Может быть, главное? Или готовит такой же ход конем, какой недавно пытался сделать Макаров: набив себе цену, предложить нам своя услуги? Посмотрим, посмотрим… Как, однако, ловко он повернул: с Камиро — неизбежное, обязательное знакомство, как же, положение министра обязывало! А с Жаровой вообще хитро придумал — теща, родственница… И все же — удача. Что бы там ни было, а Флоренский признал связь с японской разведкой…

Удивительное дело! Ты — тот же, каким был и час назад, и день назад. Ничто в тебе не могло так быстро перемениться. Ничто не переменилось и вокруг тебя. Перед твоими глазами тот же обшарпанный стол, затянутый в коричневую, истертую до белизны и во многих местах меченную чернильными пятнами кожу. Те же неровно, наспех побеленные стены. Тот же щелястый, с вытертой краской пол. Тот же голубой табурет посреди кабинета. То же серое, пасмурное небо за окном — третий день моросит дождь…