Юрий Корнилов - Горячее сердце

Утром пришел пакет из Ульяновского архива. Сообщалось, что по имеющимся документам царской охранки Флоренский Владимир Степанович проходит как эсер: в 1906 году он арестовывался как один из руководителей симбирской группы эсеров-боевиков.

«Ого, эсер-боевик! — волнуясь, подумал Леонид. — Даже в тюрьме побывал. Конспиратор со стажем, то так ловко и выкручивается…»

Но только не волноваться, сказал он себе. Надо от начала до конца еще раз продумать ход допроса. Никакой горячки. Спокойно, спокойно все как следует продумать. От начала до конца.

«В о п р о с: Вы подвергались каким-либо репрессиям со стороны царского правительства?

О т в е т: Нет, не подвергался. Я всегда был далек от политики.

В о п р о с: Это не соответствует действительности: следствию известно, что вы арестовывались царской охранкой в 1906 г.

О т в е т: Теперь я вспомнил. В 1906 г. в г. Симбирске я действительно был арестован полицией по подозрению в подстрекательстве крестьян одного из ближних сел к выступлению против царских властей. Но это было ошибочное обвинение. Дело в том, что меня приняли за моего старшего брата Александра».

— Расскажите подробнее, как это произошло, — попросил Леонид.

— Однажды к нам в дом — я жил вместе с родителями — явились полицейские, произвели обыск и отвели меня в участок. Там не стали выслушивать мои возражения и переправили меня в городскую тюрьму. Я и там все отрицал, однако меня около двух месяцев продержали под стражей. Только после освобождения я узнал о том, что меня приняли за брата, на которого я был похож — мы с ним были даже одного роста. Он действительно выступал на крестьянском митинге и призывал крестьян к вооруженной борьбе. К тому же у нас в доме нашли много политической литературы, которая вся принадлежала моему брату-эсеру.

— А сами вы в то время в какой партии состояли?

— В девятьсот шестом году я не мог состоять ни в какой политической партии. В то время я был еще мальчишкой, учился в шестом классе гимназии. Помимо учебы я занимался живописью, а в свободное время играл со сверстниками в лапту.

— Но судя по паспорту, в 1906 году вам было семнадцать лет.

— В паспорте неверно указан год моего рождения, — возразил Флоренский. — На самом деле тогда мне было тринадцать.

— Где находился ваш брат Александр во время вашего ареста?

— Александр был в то время студентом Казанского университета. Сразу после митинга он уехал в Казань, продолжать учебу.

— Где находится ваш брат Александр в настоящее время?

— Он погиб в декабре девятьсот шестого года при случайном взрыве, который произошел в доме, где брат вместе с товарищами готовил бомбу для покушения на казанского генерал-губернатора.

«Тоже герои нашлись, — пытаясь приглушить невольно возникшую к брату подследственного симпатию, подумал Леонид. — Революционеры липовые, террористы, — и уже искренне обозлившись: — Сперва бросали бомбы в генерал-губернаторов, а после стали стрелять в вождей нашей партии. Авантюристы!..»

— К какой партии вы принадлежали в последующие годы, в частности в период между февральской и Октябрьской социалистической революциями? — задал Леонид подготовленный заранее вопрос.

— Ни к какой, — не задумываясь ответил Флоренский. — Как я уже говорил, я всегда был далек от политики. Я работал. Меня интересовала только моя работа. Как, впрочем, н сейчас…

— Допустим, — кивнул Леонид. — Но вы задумывались о политической сущности той работы, которую вы вели хотя бы в период между революциями в семнадцатом году? О последствиях этой вашей работы для коренного населения окраин? Окраин, которые вы, так сказать, изучали, работая в переселенческих органах?

— Ах, вы об этом… — вздохнул Флоренский. — Разумеется, задумывался. Но должен заметить, что поначалу вся моя работа на посту заведующего статистическим отделом сводилась к элементарному учету численности населения, скота, посевов и угодий. Затем стали подсчитывать, сколько земли требуется той или иной общине. Были разработаны нормы. А вот дальше… При размещении великорусских переселенцев все земли стали перераспределяться местными властями так, что коренным жителям доставались худшие участки.

— Вот видите! — с горячностью воскликнул Леонид. — Вы, оказывается, прекрасно представляли себе политическую сторону вашей деятельности. Если сказать коротко, то вы выступали в роли проводника колонизаторской политики царского правительства…

— Молодой человек, — с какой-то горечью посмотрел на него Флоренский, — я вполне разделяю это ваше мнение и принимаю на свой счет слова, исполненные столь благородного негодования. Но прошу мне поверить, что в те годы, о которых идет у нас с вами речь, я тоже негодовал, причем не менее пылко, против всяческих притеснений коренного населения окраин царской России. Кстати, и лет мне тогда было не намного больше, чем вам сейчас.

— Негодовали, а все-таки делали свое дело, — с иронией проговорил Леонид. — Думаю, на этот раз вам не удастся свалить все на слишком молодой возраст. Как-никак вы были в то время уже чиновником шестого класса. Коллежским советником!

— Кем бы я ни был, — грустно покачал головой Флоренский, — но в переселенческом управлении я проработал недолго. Как только я понял, к каким последствиям ведет в конечном счете моя деятельность, тотчас же стал проситься в другое место. Вскоре меня отозвали в Петербург, и я получил назначение, связанное с продовольственным снабжением населения.

«Опять выкрутился, ну и ловок!» — с досадой подумал Леонид.

— Итак, вы по-прежнему утверждаете, что до октября семнадцатого года не состояли ни в каких политических партиях?

— Совершенно верно, — кивнул Флоренский. — Не состоял.

— В таком случае еще один вопрос: будучи министром в колчаковском правительстве, вы также оставались беспартийным?

Флоренский заметно смутился. Смутился и отвел глаза в сторону!

— Не подумайте, что я пытаюсь скрыть от вас очевидные факты… Просто я не придавал этому значения… Видите ли, став министром, а точнее — еще раньше, поступив на службу в так называемое Временное Сибирское правительство, я вынужден был объявить о своей партийной принадлежности. Хотя формально я ни в какую партию не вступал, у меня даже не было членского билета, а самое главное — сам я и в то время, и позднее считал себя беспартийным…

— Членом какой политической партии вы себя объявили?

— Социалистов-революционеров, иначе — эсеров. В память о брате и только поэтому я вписал название этой партии в соответствующую графу анкеты, которую мне предложили заполнить.