Уильям Грэшем - Человек проходит сквозь стену. Правда и вымысел о Гарри Гудини

В недра ящика положили гитару, трубу, бубен и колокольчик, и дверцы закрыли. Но едва крючок на дверце был защелкнут, как бубен и колокольчик вылетели из окошка центральной дверцы. Церемониймейстер немедленно открыл боковые дверцы: оба молодых человека пс-прежнему были крепко связаны.

В 1914 году сорокалетний мужчина и атлет, ветеран водевилей, а прежде — актер бродячего цирка, дешевого театра [1] В конце прошлого — начале нынешнего века не существовало разделения на театр, цирк, эстраду и т. д. в нынешнем понимании. Театральные представления включали и песни, и танцы, и выступления акробатов, и спортивную борьбу, и фокусы. театра магии и пивнушек, начал последнюю мистерию своего ныне знаменитого представления.

Ростом он был ниже среднего, коренаст, но не грузен, густоволос и чуть-чуть косолап. Его лицо с живыми серо-голубыми глазами отличалось острыми чертами, но оставалось при этом красивым. Сильные быстрые пальцы в первые минуты представления растегнули пряжки смирительной рубашки изнутри через жесткую ткань. Потом, демонстрируя буквально чудеса, он разорвал вдоль пальто и непонятно как восстановил его. Затем последовал знаменитый трюк с иголками. Он проглотил три упаковки иголок и тридцать футов белой хлопковой нитки и тут же продемонстрировал свисающую с его губ иголку с продетой в нее ниткой! Вручив кончик нитки ассистенту, он отступил вглубь сцены. Маленькие блестящие стальные точки, каждая с продетой в нее ниткой, появились у него изо рта. Все нитки были продеты в иголки!

И вот он объявляет последний номер программы — его собственное изобретение — прославленная, леденящая кровь «Китайская камера пытки водой». Занавес поднялся, открывая в центре сцены зловеще блестящий под лучом единственного прожектора ящик из красного дерева. Сверкающая стеклянная панель закрывала его переднюю часть.

Оживившийся зал смотрел с восторгом и испугом, как ассистент с помощью брандспойта заполняет ящик водой. Человек-загадка отступил на минуту вглубь сцены и вернулся обратно в халате. Сбросив халат и оставшись только в купальном костюме, он лег. Ассистент привязал его ноги к плите из красного дерева с двумя отверстиями, весьма напоминающей колодки XVII века. «Колодки» были пристегнуты к канату, свисающему с колосников. Человека подняли, а затем опустили вниз головой в воду. Проворные ассистенты заперли крышку емкости. Ящик, обитый рамой из стальной трубки, покрытый темно-синим бархатом, подняли и подали вперед, чтобы клетка пыток ни с чем не соприкасалась. Пленник в клетке был ясно виден: он висел вверх ногами в воде.

Когда занавес закрыли, ассистент с пожарным топором в руках встал рядом с ним. Взирая на топор, которым можно было в любую минуту разбить водяную тюрьму, зал в течение двух с половиной полных напряжения минут пребывал в уверенности, что трагедия неминуема. Но топор так и не был пущен в ход. Занавес раздвинулся, и фокусник, с которого текла вода, вышел из-за него. За ним стояла мрачная клетка, крышка ее была по-прежнему закрыта и заперта.

Когда рукоплескания, наконец, пошли на убыль, человек, выбравшийся из клетки, поднял руку.

— Дамы и господа, — начал он довольно высоким голосом, который достигал самой галерки, — позвольте мне поблагодарить вас за ваши щедрые аплодисменты. А также сделать первое публичное объявление о моем новейшем достижении в области невозможного. В понедельник, шестого июля, когда в городе Нью-Йорке я открою Театр Виктория господина Уильяма Хаммера, я исполню там сложнейший трюк, который с глубокой древности считался абсолютно невозможным. Я намереваюсь пройти сквозь сплошную кирпичную стену.

Именно это Гарри Гудини и сделал. Или кажется, что сделал. Стена была и впрямь кирпичной, построенной на стальной балке шириной в один фут бригадой рабочих на глазах у публики. Над большим ковром в центре помоста был натянут кусок ткани без единого шва. Представители зрителей встали по его краям. С каждой стороны стены были установлены экраны, и фокусник прошел внутрь. Они услышали его голос из-за экрана: «Я прохожу, я прохожу… я прошел!» И затем спокойно, с другой стороны стены: «А вот и я!» Он вышел, чтобы приветствовать публику, первой реакцией которой было изумленное оцепенение. Все могли видеть, что никакого прохода под стекой в виде туннеля быть не могло. Ковер и ткань делали это невозможным. Обойти стену артист тоже не мог, поскольку представители зрителей стояли по краям с обеих сторон. И все видели, что он не перелезал через стену сверху… Тогда как? Как человек прошел сквозь нее?

Во время предыдущих выступлений он освобождался от веревок и наручников, из опечатанных мешков и запертых сундуков, из накрепко заколоченных ящиков, из различного вида колодок и из гробов, из заклепанных железных котлов, из гигантской заполненной водой молочной банки, крышка которой была заперта на замок. Но до трюка со стеной король «самовысвобождения» всегда оставлял недоумевающему зрителю хотя бы маленький простор для сомнения.

«Он открывает наручники магнитом». «Ящик сделан так что, когда его опускают в воду, он разваливается». «Помощники выходят на сцену через потайные двери и вытаскивают его из клетки». Это было все не так, но люди хотя бы могли пофантазировать. А на сей раз ухватиться оказалось не за что. Гудини совершил абсолютно невозможное. Что же будет дальше? Что?

На следующий год он вошел в ящик и был закопан глубоко в землю. Через двадцать минут он появился на поверхности. Он выбрался из ящика и прорыл себе ход сквозь толщу земли обратно к воздуху и свету, к свободе. Человеку, проходящему сквозь стены, было доступно любое избавление.

Когда он умер, рассказы о нем придали лишь пущую таинственность появившейся еще при его жизни легенде о том, что он знал Тайну и унес ее в могилу. Последнее утверждение умерло в сознании людей только тогда, когда имя Гудини вновь появилось на первых полосах газет. Он вернулся из могилы. Голос медиума передал его жене зашифрованное послание из десяти слов. И заявление Бесс Гудини о том, что послание духа предназначено ей одной, не помогло: легенда крепла. И, пока Гудини помнят, легенда эта будет жить.

Время, говорит Лорд Дансени, в конце концов победит даже богов. Эта книга — попытка человека, который помнит Гудини во времена его славы, сохранить очарование легенды, и в то же время в какой-то степени показать самого человека, гневного и ласкового, жестокого и добросердечного, бескорыстного и себялюбивого. Понять Гудини непросто. Им управляли эмоции. Его естественная практичность часто тонула в импульсивности. Он был одним из самых несносных и славных, одним из самых непредсказуемых гениев, когда-либо живших на свете.