Уильям Грэшем - Человек проходит сквозь стену. Правда и вымысел о Гарри Гудини

С тех пор многие из зрителей пытались задержать дыхание на столько времени, на сколько, предположительно, задерживал его Гудини. Он им подыгрывал. Перед тем, как крышку запирали, он предлагал им небольшое соревнование. Он будет оставаться под водой в течение одной минуты; все, кто хотел, приглашались на сцену, чтобы попытаться задержать дыхание на такое же время. Зрители сдавались один за другим. Наконец Гудини выныривал из фляги, отдуваясь и отбрасывая волосы с глаз.

Потом он приглашал залезть во флягу чемпионов по плаванию, но редко кому удавалось его победить: Гарри умел не дышать в течение трех минут.

Сделанный в Чикаго по чертежу Гарри бидон напоминал самый обыкновенный, с каким хозяйки ходят в лавку за молоком. Он имел около сорока двух дюймов в высоту, имел покатые бока и цилиндрическое горлышко. От пола до начала скоса — тридцать дюймов, сам скос — пять дюймов, прямое горлышко — оставшиеся семь. Швы были спаяны водонепроницаемым припоем. С двух сторон на скосах закреплено по ручке. Корпус фляги сужался внизу примерно на дюйм. Это была гениальная находка, ибо теперь никто не мог сказать, что фляга двойная, и Гарри вылезает из внутренней, просто поднимая внешнюю. Но фляга и впрямь была двойной, вся, за исключением скошенной части. Просто припой, скреплявший скос с цилиндрам корпуса, был ненастоящий. Стоило обследовать флягу изнутри, и этот припой можно было нащупать пальцами. Когда крышка захлопывалась, Гудини надавливал на нее снизу, она вместе с горлышком открывалась от корпуса.

Ручки служили для отвода глаз. Верхняя часть прикреплялась к днищу двумя хитрыми заклепками. Когда ассистенты несли флягу на сцену за ручки, две эти заклепки соединяли детали. Когда фляга наполнялась водой, и Гудини погружался внутрь, под водой он находился совсем недолго, лишь пока разъединял заклепки. Таким образом, освобождение не было сложным.

Но в крышке имелось несколько дырочек для воздуха, чтобы атмосферное давление не слишком прижимало ее. Так что Гарри мог дышать, даже если верхнюю часть прижимало давлением, и у него было время дать знать ассистентам, что дело плохо.

С двумя настоящими заклепками флягу можно было без риска выставлять напоказ в фойе театра.

Но 1908 год был знаменателен не только из-за молочной фляги. В том году Гудини нанял нового ассистента, который вскоре стал его главным помощником. Это был английский механик, человек среднего роста, с физиономией типичного полицейского шпика. Звали его Джим Коллинз, и он был лондонцем, родом из Хайгейта.

Хотя Франц Куколь умел ладить с напыщенными европейскими бюрократами и полицейскими чинами, мог подбирать музыку, подавал сигналы музыкантам во время выступлений, когда и что играть, он не был механиком. А Гудини-очень нуждался в искусном механике, в таком человеке, который по грубому наброску мог создать толковый — чертеж, взять одну часть из одной машины, другую из другой, соединить все части вместе и претворить идею Гудини в жизнь. Таким человеком был Коллинз.

Коллинз был также прекрасным краснодеревщиком. Вскоре он знал о замках столько, сколько и должен был знать главный помощник Гудини. Он мог проходить под видом члена комиссии в тюремные камеры и искусно прятать отмычки и ключи, и выглядел он настолько респектабельным, что никто не принимал его за шоумена. Волосы его поредели на затылке, он носил очки, был скромен и неприметен, умел держать себя. Мало кто мог догадаться, что на самом деле он был правой рукой великого Короля освобождения.

Группа Гудини теперь состояла из Коллинза, Куколя, Джима Викери и Джорджа Брукса. При необходимости они нанимали новых людей. Бесс исполняла роль гардеробщицы и билетера, а в случае нужды улаживала трения между мужем и его помощниками. Когда ребятам нужны были лишние деньги, она играла с ним в покер, делая дикие ставки при плохих картах.

Во время путешествий компания размещалась в двух железнодорожных вагонах (небольшие вагончики, в которых ездили в Англии и на континенте), в одном из которых перевозили багаж, реквизит и специальную библиотечку Гудини, придуманную и сделанную Джимом Коллинзом и вмещавшую сто книг.

Работа ассистента была нелегкой. Надо было проследить за погрузкой и разгрузкой, разместить реквизит в театре. Они занимали три уборных: одна для

Гудини, другая для помощников, а третья — для реквизита. Эту последнюю всегда называли «лавочкой», и в ней Коллинз делал ключи и приспособления для трюков Гудини, которые тот продолжал разрабатывать даже после изобретения молочной фляги.

Сцена во время представлений Гудини всегда была закрыта; ни другим артистам, ни работникам сцены не разрешалось заходить за специальные экраны, которые ставились помощниками Гудини, когда он выступал. Дабы умилостивить персонал, Гарри после вечерних спектаклей по субботам заказывал бутерброды и пиво и угощал других артистов, музыкантов и работников сцены. Последние уже не были самонадеянными хозяевами театра, они находились под бдительным надзором Гарри. Он любил угощать людей, особенно больных и нуждающихся. Добрые дела были для него чем-то само собой разумеющимся. После перевозки реквизит тщательно проверялся. Если наручники были в употреблении или приносились зрителями, Коллинз сразу же осматривал их и подбирал подходящие ключи или отмычки.

Кроме расстановки реквизита, помощники были обязаны распространить рекламные листки с описанием последнего побега их шефа из тюрьмы или прыжка с моста. Гудини и сам распространял множество рекламных листков, если чувствовал, что публика теряет интерес к нему.

Когда кто-либо из помощников давал маху, Гудини в гневе увольнял его, но очень переживал, если тот и впрямь считал себя уволенным. Тогда Гудини начинал бушевать, упрекая помощника в предательстве. Примерно раз в неделю под горячую руку попадал Коллинз, который вообще=то совершал промахи нечасто.

Он был редкой, редкой птицей этот Коллинз — человек, на которого можно было полностью положиться. Как многие англичане, он любил выпить пива, а частенько и чего-нибудь покрепче. Режим работы у Гудини подразумевал какую-либо форму быстрого расслабления, но хотя Джим был способен изрядно «расслабиться» после представления, на следующее утро он всегда был трезв и прекрасно соображал. Сам Гудини выпивал стакан пива на своем прощальном вечере, и все.

Это была волнующая и изматывающая жизнь. Когда Джим слышал крик: «Коллинз! Коллинз! Быстрее сюда!» — он никогда не знал, что случилось: то ли он положил ключ от наручников не на то место, то ли в театре пожар, то ли у Гудини появилась новая идея, такая, как, например, промазать заклепочные швы в молочной фляге вазелином, чтобы вода не просачивалась. Джим Коллинз всегда сохранял философское спокойствие перед лицом неведомого.