Геннадий Яковлев - Сотрудник уголовного розыска

— При живом-то муже секретничать, — покачал головой Василий Иванович.

— Я думаю, пусть Вася сам решит, — загремел дядя Боря, — звать его или нет.

— Чижов к тебе пожаловал, — объяснила Соня мужу, — говорит, как к партийному секретарю. Поговорить хочет. Я ему объяснила, что еще нельзя к тебе.

— Соня, — обиделся Василий Иванович и попросил дядю Борю. — Выгляни, пожалуйста, в коридор. Если он там, позови.

Чистенький Митька в ярко-красной рубахе появился на пороге. Он не поднимал низко опущенной головы.

— Сын у нас родился, — прошептал он вместо приветствия, и затих у порога.

— Поздравляю, Дмитрий, — сказал Школьников просто. — Давай сюда, поближе, проходи. Потолкуем, как жить дальше…

Суд проходил прямо на зеленом поле колхозного стадиона. В молчании тысячи людей разместились на трибунах, стояли. Несколько мальчишек, пробравшихся на стадион через только им известную дыру в заборе, не бегали, как обычно.

Онищенко сидел с низко опущенной головой. Жаркие солнечные зайчики прыгали по его лысине. Предатель чувствовал спиной взгляды людей, слышал гневное дыхание. Ему казалось, что он стоит на самом краю пропасти, а сзади море. Громадная упругая волна катится по поверхности, и осталось совсем немного до того момента, когда она подхватит его, как щепку.

Онищенко почти не воспринимал показания свидетелей. Когда ему задавал вопросы председательствующий, моложавый строгий полковник, он отвечал невпопад. Но его словно толкнуло что-то в момент появления у судейского стола Сони. Статная, красивая Школьникова стояла с высоко поднятой головой, говорила тихо, сдерживая слезы. Злоба заклокотала в нем.

— Жалею, что я тебя отпустил, — ощерил он неровные желтые клыки.

Обостренный слух Сони уловил эти слова, голос ее дрогнул, но она тут же взяла себя в руки и продолжала спокойно давать показания.

Золотые вещи, которые нашел Егор Егорович под полом, спрятал однажды Онищенко, когда каратели заходили в станицу. Он боялся, что дружки, узнавшие о коллекции, не постесняются. И чтобы завладеть богатством, могут отправить его на тот свет, точно так же, как это сделал он сам с немецким офицером, у которого увидел награбленное золото.

В 1941 году, перед самым началом войны, Онищенко обокрал магазин и сидел в тюрьме. Преступника выпустили фашисты и охотно взяли к себе на службу. Вскоре после неудачной операции против партизанского отряда Школьникова Онищенко перевели в другую область. Он много раз хотел заполучить свой страшный клад, но по не зависящим от него обстоятельствам не мог.

После войны Онищенко долгое время хоронился в северных районах страны. Работал в лесозаготовительных организациях. Полагая, что о нем забыли, решил выкопать спрятанную гильзу с награбленным. С этой целью приехал в станицу и остановился в гостинице.

В этих местах Онищенко зверствовал. Он хорошо понимал, что здесь его могли узнать, но надеялся на фортуну, на время. Онищенко уже облысел, обрюзг.

Все время, пока он жил в станичной гостинице, выходил из номера только в темноте. Проскальзывал с опущенной головой мимо толкающихся около дежурного администратора людей. Прогуливался, не спуская пальца с курка тяжелого «кольта» в кармане.

Онищенко никак не ожидал встретить в станице Школьникова. Дикая ненависть всколыхнулась в нем. Но убийца выжидал. Он хотел сначала заполучить награбленное, а уж потом, выследив Школьникова, расправиться с ним. Избавиться от возможного обвинителя. Однако получилось иначе. Онищенко столкнулся с парторгом, когда шел за награбленным.

В ту роковую ночь он побоялся достать гильзу: ночные выстрелы могли привлечь людей.

Слух об аресте Митьки докатился до убийцы. Он ликовал: обстоятельства складывались в его пользу, но и ждать долго было нельзя. Могли выяснить непричастность Митьки к ранению Школьникова, и убийца направился за своим кладом…

Судьи вышли из голубенького домика, где обычно раздевались футболисты. И снова заняли места за столом.

Предатель и без предупреждения знал, что приговор выслушивают стоя. Но ноги были словно ватные, не слушались.

— Встаньте, — приказал конвоир, молодой солдат с автоматом.

Онищенко с трудом поднялся, придерживаясь руками за спинку накалившейся от солнца скамьи.

— В тяжелые годы Великой Отечественной войны, — читал громко и четко полковник, — Онищенко изменил Родине. Добровольно служил в полиции, участвовал в карательных экспедициях. Уничтожал мирных советских граждан: взрослых, детей. Мародерствовал…

Дядя Боря стоял сзади всех. Внешне он казался спокойным. Но в нем бушевала страшная буря. Нет, никогда не забудутся раны в сердце, нанесенные войной. Умирающие от голода дети, виселицы…

Участковый не мог больше оставаться здесь. Он начал проталкиваться сквозь толпу. Уже выйдя со стадиона, услышал из радиорупора:

— Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики военная коллегия приговорила… расстрелять!

И сразу же загрохотали тысячи ладоней. Загремела овация.

Дядя Боря свернул в парк, прошел к любимой скамейке около малого фонтана. Присел. Закурил. Напротив молодая женщина убаюкивала в нарядной розовой коляске темноволосого ребенка.

Дружинник Алексей Скворцов понуро бродил на набережной уже около двух часов. Цемесская бухта была сегодня неприветливой: январский ветер гнал по ней черные упругие волны. Они разбивались о гранитную набережную, и хлесткие, крупные брызги, как камни, выпущенные из пращи, летели по воздуху несколько метров. Вдали рваные облака почти касались волн. Моросил мелкий противный дождь. Походив еще немного, Скворцов поплелся домой. На душе было скверно. Дня четыре назад он шел по улице Советов и около гостиницы увидел Люсю. Она стояла с высоким парнем, как ему показалось, армянином, и от души над чем-то смеялась. Когда они прощались, армянин надолго задержал руку Люси. Злое чувство ревности охватило Алексея. Ему хотелось подойти и сказать девушке что-нибудь обидное, но он сдержался. И более того, ничего не сказал ей об этом при следующей встрече.

Сегодня вечер у Алексея оказался свободным и он пригласил Люсю в кино. Девушка отказалась, заявив, что у нее болит голова. Однако и сегодня Алексей заметил Люсю на улице. И опять рядом стоял тот же самый парень. Он выглядел эффектно в своем новеньком черном пальто, с ярко-красным шарфом на шее.

Люсю Меринову Алексей знал около месяца. Высокая, изящная, всегда с непокрытой русой головой, небрежно распущенными волосами, она сразу понравилась ему.

Алексей работал электриком в порту и состоял в народной дружине, которая ловила спекулянтов, — людишек, готовых ради заграничной тряпки на все.