Шракбек Кабылбаев - Преступления могло не быть!

В перерывах в коридоре и вестибюле скупо вспыхивали разговоры, начинались и обрывались признания, предположения. Расположенная неподалеку столовая становилась как бы филиалом здания суда, здесь встречались народные заседатели, подсудимые, не взятые под стражу; адвокаты и свидетели.

За одним из столиков администратор Ялтинской филармонии, обвиняемый в пособничестве жульническим проделкам Виноградова, рассказывал о своей профессии с беззлобным, но едким остроумием одессита. Краснодарский печатник Джасте, отпечатавший для Виноградова поддельные билеты, не переставал печалиться: он так и не улыбнулся за весь процесс, восприняв все совершившееся наиболее тяжело. Здесь все были просты, правдивость рассказываемого не вызывала сомнений, интонации были безыскусными.

Но как все началось? Как ни трудно представить себе Виноградова в блеске мастерства и славы, надо попытаться это сделать, вернуться в прошлое, чтобы побывать на каком-нибудь его концерте. Ведь это была демонстрация психологических возможностей человека…

Волнение постепенно охватывало всех собравшихся. Занавес был заблаговременно открыт, и на сцене все могли хорошо разглядеть приспособления для опытов, немного непонятные, в меру таинственные, но не настолько, чтобы отпугнуть воображение, и следовательно, каждый старался что-то вообразить из того, что могло быть показано. Вставала в памяти афиша Евгения Виноградова, где происходящему было дано скучноватое название «Психологические опыты», а на сцене стояла черная школьная доска, только меньшего размера, висели вереницы разноцветных, ярко окрашенных кругов.

Высокий молодой человек в очках вызывал доверие сразу. Нравились скупая сдержанность его манер, гибкий, глубокий баритон, уверенная речь. С ласковой властностью он рассказывал, что он, Евгений Виноградов, последователь знаменитых и признанных мастеров психологических опытов Михаила Куни и Вольфа Мессинга. Дальше следовали опыты. Разноцветные круги, повешенные в определенном порядке, после мгновенного взгляда Виноградова, который затем отворачивался, повертывались к зрителям одинаковой серой изнанкой. Но Виноградову было достаточно нескольких секунд, чтобы запомнить порядок, в котором висели эти круги. Он острой, чрезвычайно напряженной походкой подбегал к кругам, громко выкрикивал цвет и поворачивал круг к зрителям. И ни разу не ошибся. Тишина сменялась восторгом. Присутствующим нисколько не мешало то, что всему происходящему можно было дать научное объяснение. Далее Виноградов с той же пугающей, фантастической быстротой запоминал необыкновенное, трудно уловимое глазом множество нулей различного размера, в беспорядке набросанных рукою торопливого добровольца. Еще сыпался с желобка под доской раскрошенный мел, как Виноградов на мгновение поворачивался к зрителям — он постоянно был обращен к ним лицом — и называл общее количество написанных на доске нулей. Каждый раз, конечно, за такой впечатляющей демонстрацией возможностей человеческой памяти следовал триумфальный подсчет, занимавший больше времени, чем потребовалось Виноградову запомнить. На черной доске писали и цифры, не только нули, иногда требовалось их складывать и вычитать, умножать и делить. Со всем этим Виноградов блистательно справлялся, а покончив с демонстрацией памяти, поражал публику все новыми и новыми опытами. Например, где-нибудь в рядах прятали булавку или еще что-нибудь. Затем тот, кто прятал, подходил к Виноградову, ничего не видевшему, иногда даже надевался поверх завязанных платком глаз черный мешок из толстой ткани. Виноградов брал участника опыта за руку и вслепую, не снимая мешка, находил спрятанное. Также, держа добровольцев за руку, Виноградов угадывал год рождения, имя, фамилию. Временами препятствием не служили даже запечатанные конверты.

Разумеется, всему дано истолкование, рожденное в строгих научных лабораториях. Как раз в дни процесса Виноградова «Вечерняя Алма-Ата» печатала статьи, разоблачающие сенсации прошлого, где подсознательному миру давалось большее значение, чем он заслуживает. «Телепатия без маски» — так назывались эти статьи, они упоминали и имя Виноградова. Упрек, брошенный ему, содержал обвинение в нарочитом передергивании, в заведомом подтасовывании, в нечистоте опыта, что и давало возможность истолковывать их невежественно, уповая на нечто подсознательное, парапсихологическое.

Издревле некоторых привлекает власть над людьми. Такой соблазн, очевидно, не миновал и Виноградова. Совершенство всегда несколько загадочно, природа совершаемого мастером не сразу, не молниеносно разгадывается людьми. Тем более загадочно то, что относится к подсознательной сфере: мы так верим в освобождение человека от земного плена, хотели бы верить и в то, что человеку издавна была присуща способность ясновидения, передачи мыслей на расстояние. Сейчас, в космическую эру, эпоху признанных успехов человечества, люди стали больше верить в возможности отдельного человека. И здесь на сцене возникает Виноградов. Доверие к достижениям науки вручает ему власть над людьми.

Как только обыкновенный артист «Казахконцерта» ощущает незримое очарование этой власти, он преображается. О! Он видит себя почти сверхъестественным существом. Внешне — он подтянутый, в восхитительном костюме, стройный и красивый молодой человек, он всех очаровывает своим обаянием, сказывающимся постоянно, проскальзывающим в каждом слове, опирающимся на то совершенство, которого он достиг в изучении психических возможностей человека. Чем дальше, тем больше он начинает жить двойной жизнью. Первая — на людях — протекает в однообразном мелькании городов и сценических площадок, в повторяющихся номерах психологических демонстрационных концертов. Но уже приелось любопытство, смешанное с восторгом публики. Он молчаливо принимал грубовато-восторженное поклонение Фиалковского и Старцева, но все-таки они не были людьми, способными достойно разделить то, что судьба доверила Виноградову: заманчивость его интеллектуального мира, его устремлений. Душа Виноградова продолжала жаждать поклонения. Но такое всемерное поклонение могло прийти только со стороны женщин. Только их внимание могло возбудить новое, вдохновенное любопытство к миру, к которому он начинал охладевать. Только цепь самостоятельных характеров, в то же время всецело подчинявшаяся избранному предмету поклонения (в данном случае — Виноградову), могла его привлекать. Именно женщины демонстрировали обилие движений души, то есть такую интенсивную душевную жизнь, к которой он давно жаждал приобщиться, потому что постоянная забота о совершенствовании своих чувств вызвала непреодолимую потребность в эмоциях, более сложных, более тонких и разветвленных, чем память и способность «читать мысли».