Рене Маори - Кто Вы, барон Калманович?

– Сегодня в эфире подлинная история жизни этих людей и новая версия их смерти. – Сообщает доверительно ведущий. Сколько мы уже перевидали таких «подлинных историй».

Мой гость тоже настроен скептически:

– Вот уж не думал, что меня начнут связывать с Иваньковым, – недовольно морщится он. – Ну, был знаком. Вы лучше спросите, с кем я знаком не был.

– Одна из официальных версий следствия гласит, что Вас убили за то, что Иванькова заказали, именно, Вы. – Осторожно замечаю я. – И, думаю, что эта версия ничуть не хуже других.

– Еще как хуже! – восклицает Калманович. – Где имение, и где вода? По-твоему, уже и не было приличной причины, чтобы меня убрать? Я никогда бы не стал расправляться подобными методами с малознакомым человеком, как бы он мне не был неприятен. Ты-то понимаешь, что это не мой почерк? И вся версия просто притянута за уши?

– Понимаю, – грустно говорю я. – Мой герой, то есть – вы, ходил по грани, но никогда не сваливался в откровенный криминал. Гордость не позволяла.

– Гордость? Говори уж сразу гордыня. И тогда родится еще одна версия – Япончик, святой, жертвующий на храмы, ну и я его антипод, почти дьявол. Да, применять методы Иванькова даже против него самого было бы ниже моего достоинства. К тому же, я никогда не портил с ним отношений. Глянь, глянь, – вдруг вскрикивает он и касается рукой моего плеча.

Я терпеть не могу, когда во время разговора собеседник тычет в меня руками, но терплю. Как видно, привычки, приобретенные при жизни, остаются и после смерти.

– Да смотри же ты в экран, – он даже тянется к моему лицу, чтобы повернуть его в нужном направлении. – Все собрались, все рыдают. Ну, пока ничего, говорят правду – красивый, умный, отзывчивый. Принимаю. Человек-загадка – тоже неплохо. Сашка-то, Розенбаум, как поэтично сказал…. Ну, вот, теперь биографическая справка. Ну и поехали врать. Я никогда не был агентом КГБ, и из израильской тюрьмы вышел при помощи совсем других людей. Знаешь, кто-то играет публично, а кто-то действует из тени… Кстати, ты, наверное, помнишь эту грязную историю в Лондоне? То есть сама история могла бы выйти весьма полезной, если бы не мои партнеры. Тогда я понял, что все дела буду делать только сам. Использовать связи – да, но никого не приближать. Ведь именно тогда и возникла сказка о моей принадлежности к советским спецслужбам. И возникла по необходимости, а не от хорошей жизни. Взять хотя бы то, что эти господа изловчились накапать на меня в ЦРУ. Мол, вот этот гад и есть самый главный советский шпион – вяжите его. Сесть за шпионаж в США – благодарю покорно, Поллард до сих пор сидит. Естественно, что я выбрал Израиль. Они уже и туда исхитрились накапать – вот, мол, какой живчик, целую кучу стран сдал Советскому Союзу. Но, знаешь, в США могли бы усадить и без доказательств, В Израиле – нет. Поэтому при задержании я и рассказал длинную и грустную историю своей вербовки в КГБ. Моего самооговора и их маленьких доказательств хватило всего на девять лет срока. Зато я спасся от другой, гораздо более страшной опасности – сесть в США пожизненно. Конечно, я авантюрный гений, но бывают и провалы. Лондонская афера и была таким провалом.

Я согласно киваю. Да, все это уже написано, ничего нового мой герой мне не сообщает. Да и полно, каких откровений я могу ждать от фантазии, рожденной моим собственным подсознанием на фоне переутомления?

– Так, – продолжает он, уставившись в телевизор. – Это все о моей деятельности в шоу-бизнесе. Тут соврать сложно. Все это было, и всему есть свидетели. Эта часть моей жизни интересна, но она вся на виду. Веселые были времена. Но, вернемся к нашим баранам. А, именно, к моей шпионской деятельности. Говорят, что где-то даже написано, что еще в 70-е я встретился с самим Путиным, и это он, вел меня по нелегкой стезе разведчика. Я не встречался с ним, но он никогда не выпускал меня из виду. Особенно после похищения израильского штурмана Рона Арада. Скажу по секрету, я был нужен ему в России под боком. После досрочного освобождения, под его бок я и попал.

– Я об этом догадывался, – киваю я. – В России из вас слепили совсем иной образ. Я не знаю, кому он был выгоден, но ваше имя постоянно связывалось с российским криминалом, а версии убийства, спорящие между собой, все равно в криминал и возвращаются. Просто подача разная, а суть одна – вы обычный мафиози, каких в России полно. А что там скрывается за вашей спиной, какие факты вы держите за пазухой – об этом знают лишь единицы. Правительство дает вам зеленый свет во всех начинаниях, называет разведчиком – а по сути, просто покупает ваше молчание.

– Всадили восемнадцать пуль! – перебивает он. – И тут же сообщили, что «восемнадцать» мое любимое число. Что ж, предлагаю еще одну версию – я заказал себя сам, строго оговорив количество пуль. Такой легкий способ самоубийства. Поэтому и деньги не похитили, которые были со мной в тот день. А зачем? Ведь киллер уже получил плату от меня самого. Хотя, раз Туманов утверждает, что никаких денег не было, то остается предположить, что он был прекрасно осведомлен о том, что и когда я вожу с собой. Удивительно – жена не знает, а он, шофер, в курсе?

– Мне и вообще показалось, что все три жены мало чего знали о вашей деятельности, – осторожно замечаю я. – Во всяком случае, все их рассказы странно обтекаемы, словно написаны одним и тем же сценаристом.

– А что они могли знать? Их делом было создавать мне защищенный тыл и уют. Если кто-то не справлялся, то происходил развод. Ну не мог же я, в самом деле, рассказывать все человеку, с которым, возможно, мне придется развестись? Вот и выдают сейчас на весь мир всякие предположения, надиктованные дядей. Думают, что если это все будет озвучено бывшей женой, то прозвучит убедительнее. А Настя-то какова?..

Но не будем о грустном. Насколько я понял, главной задачей авторов этого фильма было нащупать связь между мной и Иваньковым. Зачем? Япончик не занимался шоу-бизнесом, знакомство между нами было шапочным, хотя, в свое время, Моня Эльсон и предлагал мне его в качестве «крыши», если вдруг придется вернуться в Россию. Но дальше этого не пошло. Видимо не таким уж «авторитетом» был этот Моня. Сейчас, он, конечно, может говорить многое – меня уже нет. Возражать не стану. – Он заливается беззвучным смехом. – Теперь каждый может сказать, что хочет. Плюнуть в мою сторону. Хотя где она теперь, эта моя сторона?

Я с грустью смотрю на него. Передо мной – недосказанная легенда. Человек, не успевший создать собственный образ, а теперь его пытаются воссоздать другие. Все это напоминает жадных до денег графоманов, которые в последнее время принялись активно дописывать десятки томов, спекулируя на книгах более талантливых, но уже мертвых писателей. И все только потому, что они осмелились оставить концовки своих книг открытыми.