Владимир Цай - Кто в армии служил...

На следующее утро Блинов явился в военкомат, и его с несколькими такими же лохами отправили в Темир-Тау. Здесь им и объяснили, что они призваны участвовать в развертывании зенитного полка, а их как офицеров призвали на неделю раньше для подготовки этого развертывания.

Ужинали в солдатской столовой, где самым удивительным оказалось наличие в каше мяса в достаточном на десять человек количестве. Большая часть офицеров оказались бывшими сержантами, поэтому наличию мяса удивились все. Сначала подумали, что это сделано специально для офицеров, но недоверчивые тут же убедились, что и на других столах мяса достаточно.

Местные рассказали, что несколько месяцев назад командиром полка был назначен подполковник Сапунов. Это был молодой (немного больше тридцати), здоровый, по-военному квадратный мужик. Служил он рьяно, закончил академию, карьера летела к неизбежному генеральству, но подвело здоровье, и он, по существу, был списан. В один из первых дней новый командир пришел проверять работу столовой (обычно прапорщики мясо безбожно воруют, потому что солдат должен стойко переносить тяготы и лишения воинской службы). Сапунов подвел начальника столовой к первому в ряду столу, заглянул в котелок, копнул половником и спросил прапора, где мясо. Тот начал нести какую-то пургу в свое оправдание, но Сапунов слушать не стал – он взял котелок и надел его на голову потерявшего дар речи прапора. Каша сползала ошметками по всему прапору, начиная с ушей и кончая сапогами. Затем Сапунов подвел прапора к следующему столу, и операция повторилась. В столовой была гробовая тишина, обед еще не начался. На вопрос Сапунова, стоит ли продолжать проверку (столов было несколько десятков), прапор закрутил головой, давая понять, что он все понял. С тех пор мясо в каше было. Другое дело – кто его ел.

В другой раз, выговаривая кому-то в назидание, он для убедительности проломил кулаком, точнее сказать, кулачищем, сороковку (доску толщиной 40 мм). В общем, нового командира полка боялись, а следовательно, как говорят в народе, уважали.

Командир собрал призванных так называемых офицеров (язык не поворачивается назвать этих бедолаг офицерами) после ужина и объяснил, что завтра их вывезут в район дислокации развертываемого полка и они будут готовить палаточный городок (ставить палатки) для приема солдат, которых (около двухсот человек) призовут через неделю. Это было что-то совсем новое – офицеры ставят палатки для солдат, а не наоборот. После услышанных за ужином легенд роптать никто не стал – достаточно было одного взгляда, чтобы в эти легенды поверить.

На следующий день Блинова со товарищи вывезли в район дислокации – чистое поле со старыми окопами под палатки километрах в тридцати от Караганды. Было начало апреля, еще лежал снег, а ветер в степях центрального Казахстана до так называемого глобального потепления дул жестоко во все времена года. Командир полка большую часть времени был рядом, так что сачковать было невозможно. Сначала ставили палатки, потом разравнивали щебень, которым засыпали дорожки между палатками, выравнивали и даже побелили кирпичики вдоль дорожек. К концу недели палаточный городок принял вид лагеря образцового партизанского отряда. Кроме того, командир полка проводил с ними занятия, и они готовили, смешно сказать, ненавистные планы-конспекты для проведения занятий с личным составом. Ночью закутывались в шинели и топили буржуйки. Водки не было.

В пятницу командир уехал, и Блинов с еще двумя карагандинцами решили смыться на субботу в город, благо, никто не собирался их контролировать, так как всем, кроме командира полка, это развертывание было до лампочки. Измесив изрядное количество грязи, они выбрались на трассу и поймали попутный автобус. В университетском общежитии, в котором жил Блинов, его с радостью встретили коллеги, молодые преподаватели, и веселье продолжалось почти всю ночь. Девушкам очень понравилось грубое белое солдатское белье (Блинов вспомнил капитана Вишневецкого, который рассказывал, как тащилась его жена при виде белых кальсон). Странно ведут себя иногда девушки, да и женщины тоже с точки зрения разумного человека. Такое ощущение, что их сексуальная энергия, в противоречие с Фрейдом, сублимируется не в интеллектуальную для развития цивилизации, а черт знает во что. Но стоит только поверить в ее желание, как этого желания словно и не было вовсе. В воскресенье, выпив с утра пива, пришлось возвращаться в поле. А вечером их вернули в расположение части, чтобы в понедельник с утра начать развертывание.

В понедельник с восьми утра в расположение части начал прибывать личный состав полка. Большинство, такие же неудачники, как Блинов, прибывали самостоятельно, но некоторых вытаскивали из дома тепленькими с милицией. Это были молодые рабочие парни, уже отслужившие срочную службу. Большинство были после воскресенья с похмелья, небритые, с всклокоченными волосами, одетые кто во что горазд. Все вместе они производили впечатление сброда, который вытащили из ночных притонов. Их быстро переодевали в партизанскую форму (гимнастерки без знаков различия) и собирали в клубе. Здесь их делили на батареи, взводы и расчеты. Двоих пришлось отпустить, так как они по приговору суда должны были отбыть на поселение.

Не без проблем, но после обеда колонна вышла из расположения части. Грузовики (ЗИЛ-130) тащили зенитные пушки. Обошлось без приключений. Только однажды, на переезде через железную дорогу, которая была несколько выше, одну машину потащило по гололеду назад, и ствол пушки, которую эта машина транспортировала, въехал в кабину следующей машины, пробив лобовое стекло. На месте партизан распределили по палаткам и оставили в покое до утра.

Утром светило солнце. Подъем был произведен по распорядку, так называемые офицеры безуспешно пытались выгонять партизан на зарядку и другие мероприятия. Наконец после завтрака полк был построен, и произошло первое явление командира полка. Очевидно, настроение сброда надо было ломать, так как уже просматривались лидеры, что-то постоянно брякающие и сеющие настроение тихого саботажа. Командир произнес короткую речь, которую закончил неожиданным требованием постричься (при этом он снял фуражку и показал свой полубокс – вот такая должна быть прическа). Наиболее нахальные посмеивались и явно не собирались укорачивать гривы. Командир полка дал два часа на эту операцию. «Парикмахеры», которые умеют обращаться с машинкой, всегда находятся свои. Им раздали машинки, и стрижка началась. Наиболее нахальные отошли греться на пригорок, самые безответные дали себя постричь, а большинство партизан, как бы назло, постриглись наголо, но для полевых условий это было вполне оправдано, не говоря уже о «мастерстве парикмахеров», которые все равно изуродовали бы любого.