Надежда Мандельштам - Об Ахматовой

Но, помимо знаний и памяти, еще больше она любила в нем чисто его, харджиевское, сочетание живой мысли, острого языка, веселой непосредственности и вместе с тем – галантной деликатности в обращении и общении75.

Е.К. Гальперина-Осьмеркина вспоминала следующий эпизод. В один из своих приездов в Москву А.А. остановилась у них:

Ну разве можно было не оценить и не полюбить такого человека? Отсюда и те поистине «царские подарки», которые Н.Х. и А. А. время от времени подносили друг другу: в 1934 году А. А. получила старинный, 1838 года, альбом, принадлежавший одному из князей Долгоруких, – в него она позднее записывала окончательные редакции своих стихов, а сама она в 1939 году подарила Н.Х. – к десятилетию их знакомства – хлебниковский рисунок77.

Переписка А. А. и Н.Х. завязалась в 1932 году78. И с самого начала ее явными или неявными персонажами становятся Осип и Надежда Мандельштам. Уже во втором письме А.А. справляется о них у Н.Х. Летом 1934 года она пишет ему:

Адресату было понятно, что за майские события имеются в виду – арест Мандельштама.

В свою очередь и Ахматова прочно «прописалась» в той переписке, что за четверть с лишним века разыгралась между Н.Я. и Харджиевым. Из Ташкента приходили и письма от А.А. с припиской Н.Я. (аналогичные письма писались тогда и Эмме Герштейн), и сепаратные письма от них обеих, но написанные и отправленные – по почте или с оказией – одновременно и даже в одном конверте (эпистолярный «прием», который чета Мандельштамов практиковала и в переписке с Б. Кузиным, и с отцом О.М.).

С Мандельштамом Харджиев познакомился осенью 1928 года в другом «пристанище поэтов» – у Эдуарда Багрицкого в Кунцеве, где Н.Х., которого Л. Гинзбург и Э. Багрицкий незадолго до этого «вытащили» из Одессы, в это время попросту жил. «М[андельштам] приехал в Кунцево с Зенкевичем. Беседа была многочасовая, пили вино, сочиняли шуточные экспромты на мотив „Гаврилы“. Тогда же М[андельштам] предложил Багрицкому и Х[арджиеву] встретиться в Москве, у Адуева. Встреча состоялась..»80

В 1932 году – в самый разгар работы над собранием сочинений Маяковского – Н.Х. признавался Василисе Шкловской: «Могу читать только Мандельштама. Если получу новые его стихи, пришлю вам»81.

Но своей кульминации дружба с О.М. достигла в 1937 году.

С кем первыми встретились О.Э. и Н.Я. в Москве по возвращении из Воронежа? – С Анной Андреевной, специально подгадавшей свой приезд из Ленинграда к этому дню, и с Николаем Ивановичем82.

Самые первые дни после ареста мужа Н.Я. провела у Николая Ивановича.

После известия о смерти Мандельштама она «лежала пластом и не видела света Божьего, а Николай Иванович варил сосиски и заставлял меня есть: „Ешьте, Надя, это горячее“ или „Ешьте, Надя, это дорогое“… Нищий Николай Иванович пытался пробудить меня к жизни милыми шутками, горячими сосисками и дорогими леденцами. Он единственный оставался верен и мне и Анне Андреевне в самые тяжелые периоды нашей жизни»83.

А вот как тот же эпизод описан Н.Я. в другом – и, казалось бы, неподходящем – месте: одном из «дуэльных» ее писем к Н.Х.:

Разве такое можно забыть?

К человеческой, дружеской стороне добавилось еще одно – профессионализм: «О.М. говорил, что у Николая Ивановича абсолютный слух на стихи, и поэтому я настояла, чтобы его назначили редактором книги, которая уж почти десять лет не может выйти в „Библиотеке поэта“»85.

И кого же из тех, кто был ей после смерти О.М. так близок, Н.Я. в конце концов возненавидела больше всего? – Всё того же Николая Ивановича!

Эта печальная история имеет решающее значение для понимания того, что произошло с Н.Я. в середине 1967 года и, как следствие, со второй книгой ее воспоминаний. Так что в этом непременно следует разобраться, и переписка Н.Я. с Н.Х. – тридцать два письма ему и пять писем от него – позволяет к этому приступить86.

2

Переписка распадается на несколько блоков. Самый первый – письмо Н.Я. из Калинина 1940 года – великолепный образчик эпистолярного искусства вообще и литературного таланта Н.Я. в частности. Автор – вся кротость, вся смирение, человечество она разбивает на знакомых и на родных с единственной целью поместить адресата первым в числе вторых. Это, если хотите, даже не письмо, а стихотворение в прозе87, а в контексте литературного творчества Н.Я. – одна из первых, может быть, проб ее собственного пера88.

Следующий блок – двусторонняя серия «ташкентских» писем 1943–1944 годов. Наряду с радостью получения весточек и описанием быта (рынок, пайки, жара, окружающие люди), в них с упорством проводится одна и та же шутейная литературная игра – в Николая Ивановича как «общего мужа» Н.Я. и А. А., что, согласитесь, возможно только между старинными и проверенными друзьями89. Именно тема дружбы и ностальгии по дружеским пирам с чаем, вином, сыром и сосисками, да еще в сочетании с неистребимой веселостью и смешливостью, является в этих письмах преобладающей: «Я тоже есть ваш друг90 и протягиваю вам руки – по прямой линии – через Аральское море». Вторым лейтмотивом можно признать гениальное пунинское mot: «Не теряйте отчаянья!»