Абдиманап Тлеулиев - Мы из ЧК

Через несколько дней, рано утром, радистов, а их набралось человек пятьдесят, построили во дворе. Из канцелярии вышли Шульц и Раевский, о чем-то оживленно беседовавшие. Поздоровались. Раевский объявил, что все поедут учиться в школу.

— В какую? — спросил кто-то из радистов.

— Узнаете позже. Бояться не надо. А сейчас разойдись!

В блоке разговор о школе не прекращался до вечера. Кое-кто из завербованных знал, что гитлеровцы, в целях получения нужной информации о своем противнике, используют агентов, засылаемых к нам в тыл. Другие не верили этому. Разгорелся спор. Потом все пришли к выводу, что по всей вероятности пошлют в школу военной разведки, поскольку Шульц является офицером абвера. Но никто не знал, чему конкретно будут обучать в этой школе. Яшпай, улучив момент, позвал Игольникова во двор покурить. С разрешения Раевского они ушли на берег Вислы и долго сидели у самой воды, обсуждая варианты побега.

— А что, если убежать тотчас после посадки в вагон? — предложил Яшпай.

— А как?

— Через окно уборной.

Игольников помолчал, обдумывая что-то. Потом сказал:

— Да, этот вариант, пожалуй, самый надежный.

Яшпай развил свою мысль:

— Попросимся покурить. Пойдем в тамбур. Из него в удобный момент я зайду в туалет. И — в окно. Когда на той стороне буду, легонько стукну о стенку вагона. Ты не зевай. Когда поезд тронется, мы уйдем к одному моему знакомому. Он укроет нас на время. А там свяжемся с польскими партизанами…

На этом и порешили.

Ночью всех подняли по тревоге. Велели одеться, собрать вещи, которых у каждого было немного. Спустя минут пять-шесть построились во дворе. Под прикрытием ночи вышли из крепости, направились к железнодорожной станции. Погрузились в спальный вагон. Отдельное купе заняли Раевский и эсэсовцы.

Ходжамурзин с Игольниковым довольно долго околачивались в тамбуре. Выкурили по две сигареты, а выхода из создавшегося положения найти не могли: туалет оказался закрытым. Наконец Яшпай решился.

— Терпенья нет, — сказал он вошедшему в тамбур проводнику. — Мне по малой нужде. Открой туалет.

— Ну что же, со всяким может случиться такое, — вздохнул проводник, старый, с обвислыми седыми усами поляк.

Ходжамурзин юркнул в туалет, без особого труда открыл окно и, держась руками за кромку рамы, спрыгнул на землю. Нащупал камень, подал условный сигнал. Но тут открылась входная дверь вагона. «Куда же он полез, — подумал Ходжамурзин. — Договорились ведь». И вздрогнул. На него в упор смотрел черный глазок немецкого автомата.

— Хальт! Хэнде хох! [14] Хальт! Хэнде хох! — Стой! Руки вверх! (нем.). — послышалась команда.

Яшпай поднял руки.

Раевский и два эсэсовца вели Ходжамурзина по перрону к вокзалу. Занималось пасмурное серое утро. Яшпай шел сгорбившись под тяжестью внезапно свалившегося горя. Думал: «А как Игольников? Успел ли избежать ареста?»

Игольников, Мылов, другие радисты стояли у окон вагона, смотрели в спину Ходжамурзина. Вот он поднял голову, оглянулся и скрылся в проеме вокзальной двери.

В пути поезд часто останавливался на станциях и полустанках. К месту назначения прибыли через два дня. Это было местечко Вайгельсдорф в Верхней Силезии. Школа размещалась в особняках, обнесенных со всех сторон высоким забором. Радисты устроились в помещении, изолированном от других зданий. Ванович, Игольников и Мылов попали в одну комнату.

Сунув сумку с вещами под кровать, Игольников отправился осматривать школу. Около часа шлялся по двору, а когда вернулся, раскрыл окно и долго смотрел на лес, темнеющий за высоким забором.

Учеба в школе продолжалась с июня по ноябрь 1944 года. Постепенно узнали, что Бреслау, где Игольников окончил школу радистов, и Вайгельсдорфская школа по подготовке агентов-диверсантов были крупными учебными разведывательными центрами военной разведки, выполнявшими приказ Гитлера по подготовке агентуры и заброске ее в тыл Советской Армии.

Когда занятия подходили к концу, в школу приехали Раевский, несколько офицеров войск СС, пропагандисты. Они стали убеждать изменников Родины в том, что пришло время вступить в ряды вновь организуемой армии под командованием русского генерала Власова. Многие встретили это сообщение с энтузиазмом. Игольников сник. Он кое-что знал о положении на Восточном фронте и ему не хотелось идти под пули своих соотечественников.

Комендант Раевский заявил:

— Нам остается одно — продолжить борьбу против большевиков, в составе армии Власова, которая формируется под непосредственным руководством рейхсфюрера Гиммлера.

Раевский подробно рассказал о заключенном в ноябре 1944 года договоре между Власовым и правительством Германии о совместной борьбе против Советского Союза. Эта сделка подкреплена деньгами, оружием, снаряжением.

— Так что, — заметил Раевский, — будем обеспечены всем необходимым. Еще и на девочек хватит.

Ни один из выступивших не сказал о причине столь поспешной ликвидации школы. А она была одна: гитлеровская армия к этому времени потерпела на Восточном фронте ряд крупных поражений и ей нужны были люди, способные носить оружие, защищать фашизм.

Фельдмаршал Рундштедт 21 сентября 1944 года представил циркулярное письмо, в котором есть такие слова:

«Фюрер приказал: поскольку борьба на многих участках перекинулась на немецкую территорию… использование каждого боеспособного человека должно достигнуть максимальной степени».

Игольников, Ванович, Мылов, Дударь, Жигайлов попали в состав взвода связи третьего артдивизиона первой власовской дивизии, формировавшейся изменником Родины полковником Буняченко в Мюзенгене.

Когда приехали к месту новой службы, то были приятно удивлены. Мылова с ходу произвели в лейтенанты и назначили командиром взвода связи. Игольникова поставили на должность радиомастера. Получили «теплые» места и остальные.

В апреле 1945 года на смотр своей первой дивизии приехал генерал Власов. Увидев его на строевом плацу, Игольников как-то оторопел. Он представлял генерала совсем другим: статным, подтянутым, строгим. А тот оказался почти стариком с испитым лицом. Хотел было высказать свое удивление стоявшему рядом Жигайлову, но лейтенант Мылов крикнул:

— Прекратить разговорчики!

Только вечером, когда небольшая группа курильщиков уселась на скамейку, стоявшую у казармы, солдаты-власовцы развязали языки.

— Командующий-то у нас не того, — зашептал Дударь. — Высокий, худой. Ноги, как жерди, вставленные в сапоги. Кости через кожу просвечивают.

— Да, — отозвался Игольников. — Зря на меня лейтенант зыкнул, когда я замечание в адрес генерала сделал. С таким командующим долго не навоюешь.

— И вообще он какой-то, — вставил Жигайлов. — Лицо в морщинах, царапинах. Наверное, какая-нибудь красотка погладила своими коготками. Под глазами синие мешки. Пьет, наверное, много.