Валерия Алфеева - Паломничество на Синай

Что нового было в том, что едва достигший совершеннолетия фараон объявил себя жрецом Атона — Солнца? Солнце с древности обожествлялось в Египте. В Верхнем Египте оно почиталось как крылатый диск под именем Гора, слившегося с богом-соколом, покровителем царской власти. Фиванские жрецы помещали солнечный диск между рогами барана, символизирующего главное божество — Амона. В Гелиополе поклонялись древнему Ра, «создателю мира», имя которого тоже означало солнце. Дополнением к Ра служил Атум, обозначавший солнце в момент заката, и Хепер, бог вечного становления и движения, символом которого стали скарабеи. Эхнатон упразднил весь сонм прежних богов, как главных, так и бесчисленных идолов, поклонение которым шло еще от обожествления животных: Тот с головой ибиса, Сохмет с головой льва, Хатор с головой коровы, Анубис с головой шакала, Себек с головой крокодила и другие, и каждого сопровождал пантеон родственных идолов, и каждый имел власть, ограниченную территорией разных городов и номов, и все они имели власть только в Египте. Эти чрезвычайно запутанные системы мистико-религиозных представлений дробили страну. Гениальное прозрение фараона об универсальности религиозной истины почти на полтора тысячелетия предшествовало откровению христианства и далеко опередило сознание его времени, обрекая на гибель его реформаторство. В шестой год царствования вместе с семьей, приближенными, воинами, новым жречеством и служилым людом он покинул Фивы — прежнюю столицу, и поднявшись по течению Нила, вышел на берег в широкой долине, окруженной скалами. Здесь был возведен новый город с храмами Атону, дворцами, парками, садами, прудами, богатыми кварталами приближенных.

Главным ритуальным обрядом сопровождался восход солнца. Оживали на восходе берега Нила, распускались голубые и белые лотосы, поднимались из зарослей папируса стаи птиц, оглашая криками пробудившийся мир. В этот рассветный час в храме, представлявшим собой громадный открытый солнцу двор, празднично оформленный пилонами, статуями фараона и росписями, жители Ахетатона приносили на жертвенниках дары солнцу. Стоя на верхней площадке главного алтаря, на который уже были возложены цветы, плоды, овощи и птицы, Эхнатон взмахивал кадильницей с фимиамом. Нефертити, жена его, прекрасная в диадеме с перьями, и дочери мелодично позванивали в систры. Музыканты, придворные и жрецы нараспев произносили слова гимна всеозаряющему и животворящему солнцу: «Прекрасен твой восход на горизонте, о живой Атон, зачинатель жизни! Встают люди, омывают тело, воздевают руки, радуясь рождению нового дня. Зеленеют деревья и травы, пасутся стада, взлетают над болотами птицы, поднимая крылья в знак поклонения тебе. Всплескивает рыба в воде, и корабли плывут вверх и вниз по реке. Твои лучи объемлют все страны, которые ты сотворил. Ты даешь дыхание, чтобы оживить творения твои, утешаешь ребенка, чтобы он не плакал, помогаешь птенцу разбить скорлупу и выйти на свет. Ты даешь жизнь и отдаленным странам, оплодотворяя дождем их земли. Как многочисленны и прекрасны творения твои — люди, животные, цветы, травы, все, что есть на земле, в воде и в воздухе!»

Поразителен этот гимн в эпоху торжества жестокой силы, когда прешественники Эхнатона, возвращаясь из походов, подвешивали на носу барки пленников вниз головой, когда фараоны украшали свой путь сожженными и покоренными городами и грудами трупов, а славословия сравнивали их с яростными львами и парящими ястребами, схватывающими все, что видят… Никогда в истории Египта не достигали такого совершенства, свежести, яркости и пленительного своеобразия живопись и скульптура, освободившиеся от вековых шаблонов. Прекрасны росписи дворцовых залов, молелен, загородных усадеб новой столицы. Иногда все помещение оформляется в виде нильского берега: тонкие колонны, напоминающие стволы папируса; цветы и бутоны лотоса, повторяющиеся в росписях стен и пола, порхающие в зарослях птицы. Никогда прежде не было такого богатства сюжетов и красок, такой свободы и утонченного изящества исполнения, такого увлечения красотой линии и цвета. Та же естественность появилась в изображении людей, сменив канонизированную стилизацию поз и жестов. От портретов прежних фараонов, одинаково монументальных, резко отличаются изображения Эхнатона: аскетические черты, удлиненный череп, узкие плечи, тонкие слабые руки. Он часто запечатлен в семейном кругу: с Нефертити и царевнами. Шедеврами мирового искусства остаются скульптуры Тутмеса, современника Эхнатона: цветной бюст Нефертити в синем головном уборе, ее же дивная песчаниковая головка, портреты царевен.

Эта религия открывала глаза на земную красоту, называя природу зеркалом Атона, единственного источника энергии и непрерывной жизни.

Эхнатон умер рано, около тридцати пяти лет, из которых семнадцать он царствовал. Не лишены оснований предположения, что он был отравлен — сохранились росписи, изображающие покушение на него. Он не оставил ни сыновей, ни сподвижников. Последующие фараоны сделали все, чтобы вычеркнуть из истории память об Эхнатоне и его боге. Царский двор вернулся в Фивы, а прекрасный город Солнца был с ненавистью разгромлен:

разбивали, крушили, дробили великолепные статуи, рельефы, храмы и дворцы, позже пески пустыни на тысячелетия укрыли руины. Имя Эхнатона вычеркнули из истории, стерли с каменных стелл и из папирусных летописей, и только в случае необходимости упоминалось о царствовании «проклятого солнцепоклонника».

Но эта эпоха не прошла бесследно в культуре Египта, однажды достигшей такого высочайшего уровня. Вот почему евреи-пастухи были «мерзостью» для египтян, низшей непросвещенной расой, и евреи рабы тысячами обрекались на смерть при рождении или на строительстве каналов и пирамид; народ обречен был ассимилироваться или быть раздавленным. Вот почему исход из Египта стал для евреев исходом в иное бытие, в собственную историю, религию и судьбу. Вот для чего Господь избирает Моисея.

По воспитанию он вознесен на вершину пирамиды царственной власти и культуры, принадлежит к верховным поработителям. Но в порыве гнева убивает надсмотрщика-египтянина, избивающего еврея, ибо по плоти и крови принадлежит к евреям, порабощенным, задавленным, утратившим вкус свободы. Если бы он жил среди них, он тоже не знал бы этого вкуса, — нужно вырасти свободным, чтобы ощутить всю глубину унижения рабством.

Он пришел к своим с безотчетным желанием защитить от насилия, научить достоинству, прекратить внутренние распри. Пришел к своим, и свои его не приняли, — как будет сказано потом о другом Пришельце. И, отвергнутый своими, он скрывается от гнева фараона в пустыне. Небольшой штрих в портрете: как начинается эта жизнь среди чужих. Моисей сидит у колодца в чужой земле, и приходят дочери священника, поднимают с большой глубины воду, наполняют корыта для своих овец. Появляются пастухи и отгоняют их.