Валерия Алфеева - Паломничество на Синай

Вышел из кабинета Владыка и, благословив меня, мягко спросил отца Феодосия, не найдется ли в их автобусе одного свободного места.

— Если бы и не нашлось, мы, по Вашему благословению, слегка потеснились бы… — засмеялся начальник миссии.

Наверное, я попросила бы об этом; возможно, отец Феодосии предложил бы это сам; но и мою робость, и его любезность предупредило открытое движение доброго сердца архиепископа Синайского. Повезло братии монастыря, далеко не всем монахам посылает Бог таких игуменов и архиереев. Недаром повторяют они грустную шутку, что монах должен бояться приближения к женщине, но еще более — к епископу. А к Владыке Дамианосу никто не боится приближаться — ни монахи, ни паломники, ни даже бедуины. Он не нуждается в том, чтобы проявлять доброту напоказ, — она в истоке каждого его поступка и слова, — но и не стесняется ее из опасения, что всегда найдется кто-нибудь, кто это неправильно истолкует. Неверное, в верховном смысле, это и есть простота гениальности: не частичной — интеллектуальной или художественной, а целостной духовной одаренности. Она приходит, когда человек старается угодить не людям, а Богу. Конечно, он может не быть святым, но обретает чудесную подлинность.

Впервые я встретила ее у отца Кирилла, духовника Троице-Сергиевой Лавры, потом еще у двоих старцев в наших монастырях, и это были одни из определяющих жизнь и веру встреч. Все окружающие чувствуют сокровенную благодатность таких священнослужителей, и потому к их келлиям не иссякает поток людей, как тянется дорожка из муравьев к источнику сладости и пчелы летят на раскрытую чашечку цветка.

— Ну вот, уже пришло время прощаться… — говорит Владыка, усаживаясь напротив нас и обращаясь к нам обоим. — И я хотел бы что-нибудь вам подарить на память о Синае.

Он подзывает келейника Иоанна, говорит с ним по-гречески, и я с трепетом слышу слово «Пантократор». Огромные, в размеры подлинника цветные репродукции с этой иконы я видела в монастырской книжной лавке среди множества других репродукций, альбомов, открыток. Мне хотелось бы скупить их все, чтобы всех одарить в России, если бы это не превышало моих возможностей. Я выбрала пейзаж с монастырем в лиловых ранних сумерках на фоне Хорива и тридцать открыток, но даже для близких знакомых это было слишком мало.

Иоанн исчезает в кабинете и через несколько минут возвращается с большим глянцевым рулоном, который я сразу узнаю, протягивает его отцу Феодосию. Ну, конечно, такой подарок мог предназначаться только начальнику миссии, как я могла пожелать… Отец Феодосии краснеет от удовольствия и благодарит, а Владыка берет у Иоанна открытки, и взглянув на каждую, тоже одну за другой передают их архимандриту.

Келейник уходит, и я начинаю прощаться, но Владыка жестом останавливает меня.

— Подождите, для вас мы тоже кое-что приготовим…

Он идет в кабинет, возвращается с кассетой и протягивает ее мне:

— Понимаете, что там написано?

А я смотрю и глазам не верю — под крышкой прозрачной коробочки миниатюра к «Словам» святого Григория Богослова, а над ней красными греческими буквами: «Песнопения пасхальной литургии в Синайском монастыре». Еще во время давней поездки в Фаран, на обратном пути под зеленым светом луны, обведенной сияющим кольцом, отец Михаил включил магнитофон, но вспомнил слова одного из русских путешественников прошлого века о «дикой для нашего слуха» греческой музыке. Я огорчилась за паломника, больше чем за греков, и рассказала, какое впечатление эта музыка произвела на меня. И вот Владыка помнил…

— Вам повезло — это последняя кассета…

— Главное мое везение — это ваша доброта… — ответила я от всего сердца. — Так повезло с экспедицией в пустыню, с Фараном и Раифо, с пещерой Иоанна Лествичника и скитами… со всем остальным, что было мне даровано в вашем монастыре.

Вернулся келейник и положил на стол перед нами еще один рулон, явно более плотный, альбом монастыря, какой я рассматривала перед исповедью и все последние дни, и толстую пачку открыток. Владыка подвинул рулон ко мне:

— Это Пантократор…

Переместил в мою сторону книгу:

— Это альбом… Он, кажется, вам понравился…

И так же, как передавал открытки архимандриту.

стал рассматривать и по одной передавать их мне, пока не кончилась вся пачка.

— Простите, — кротко обратился он к начальнику миссии, — Валерии мы должны подарить больше. Вы у нас бывали, и я надеюсь, еще посетите, а она приехала так издалека…

Архимандрит краснел и смеялся, согласно кивая головой. Я благодарила, не находя слов и не стесняясь своей откровенной радости.

Владыка тоже был доволен и не скрывал этого.

— Могу я просить вас поминать хоть изредка меня и моего сына?

— Это разумеется, мы вас запишем в монастырский синодик… А теперь — с Богом… — Он поднялся и благословил меня, тихо улыбаясь. — Да хранит вас Господь в России…

Через час просторный автобус на двадцать мест пересекал Синайскую пустыню, — я оказалась двадцатой.

От внутренней наполненности я не могла говорить, только не отрываясь смотрела, как плыли мимо в обратном направлении слоистые пирамиды, покинутые города, багровые горные хребты…

И в последний раз глубокой синевой одарило Красное море.