Валерия Алфеева - Паломничество на Синай

Но Николай уже запер дверь от туристов, а отцы скрылись в алтаре. Они прочли акафист святой Екатерине, — очевидно, только этот славянский текст нашел Николай спросонок. В акафистах — кроме двух-трех самых древних — меня угнетают тяжеловесные конструкции и неуклюжие в русской речи нагромождения дословных переводов из пышной византийской риторики. И такими надуманными, бедными остаются человеческие славословия, несоизмеримые ни с Божией славой, ни со славой святых, в которых дивен Бог.

Николай, не знавший ни русского, ни тем более славянского, мирно уснул в уголке на скамейке. Ключи остались у него в кармане, и выйти на свет Божий мне удалось только вместе со всеми…

Уже сияет день, такой прозрачный и яркий, что в глазах начинается тонкая резь, и хочется прикрыть их ладонью.

Со смотровой площадки тоже открывается грандиозная и неповторимая панорама Синайских гор — безжизненные громады из расплавленной первоматерии, словно вздыбленные в едином порыве к небесам и окаменевшие. Над ними возвышается вершина горы Святой Екатерины, отделенная от нас более низкими горами и ущельями. На самом верху белеет часовенка, там, где обретены мощи одной из самых почитаемых святых.

Хочется рассмотреть залив Акаба или Суэцкий залив в бинокль. Но с востока в него бьет слепящий свет. А на западе гольф Красного моря заслоняет гора с ровной каменной стеной по гребню: там один из восточных правителей строил заоблачный дворец на костях рабов, чтобы укрепить легкие горным воздухом, но был призван в мир иной, не успев исцелиться.

Туристов наверху не осталось, только праздные бедуины, на рассвете продававшие сладкий чай и выставленные на дощатый длинный стол камни, — я долго рассматривала их.

На одних, розовато-коричневых и твердых, как базальт, прорастают целые рощицы веточек, будто изысканно прорисованных черным пером. Если такой камень расколоть на пластинки, на каждой остается тот же тонкий рисунок.

Позже в «Описании святой горы Синайской и ее окрестностей» Паисия Агиапостолита, я с удовольствием прочту главку «О расписных камнях»: «…И найдешь камни с мелкой порослью. Они называются камнями Всесвятой Купины: ибо они расписаны Самим Богом, по Его неизреченному промыслу. Собрав камешков, возьми их с собою, понеси домой: они избавляют от всякой болезненности, от озноба, головной боли и от других недугов: благоговейным дают здоровье. Когда кто заболеет, помолись, поплачь, и тотчас погрузи камешек в освященную воду и дай испить больному с великим благоговением; и он немедленно исцелится, а ты тогда подивишься…»

Другие чудесные камни — разрезанные пополам правильные шары и овалы голубовато-опалового цвета в охристой шероховатой скорлупе: их вскрытые сердцевинки изнутри сверкают прозрачными кристаллами.

Я держу в руках тяжелые полусферы, и смотрю, как солнце высвечивает узорные белые и опаловые на голубом ободки вдоль их края, искрится на гранях кристаллов. Миллионы лет был скрыт этот камень в толще земли, пока его не откопали, или не вымыл бегущий с горы поток. Для кого же сотворена его красота? Только Сам Творец видит ее всю сразу — в глубинах морских и в земных безднах — и радуется ей. А она таит одно из Его имен.

Так сокрыт в человеке — под жесткой земной оболочкой, под напластованиями греха и зла — сияющий образ Божий. Господь видит его и потому знает другого человека, чем окружающие, чем знаем себя мы сами. И обращаясь к нам, называя по имени, Он проходит сквозь все тяжелые и темные пласты — в эту светящуюся сердцевину.

Это неизреченное имя — логос, божественное слово, брошенное в землю семя, из которого прорастает жизнь и судьба. Это тайное имя — уголь под золой, под дыханием Духа разгорающееся в пламя. Это стрела, уязвившая нас бессмертной любовью и мукой. В недосягаемой красоте и совершенстве Возлюбленного — источник благодарной радости о Нем и покаянного плача, в Его бесконечности — причина бесконечной жажды…

— В этой расселине Господь сокрыл Моисея…

Николай подвел нас к скале, на которой мы встречали рассвет, и показал наклонную трещину за отдельной оградой…

Уже начертаны заповеди на скрижалях Завета. Моисей взошел на Синай, осененный облаком славы Господней, и провел на горе сорок дней. Он введен в неизреченные созерцания — нерукотворного ковчега и скинии, в которых является Бог, и получил повеление воплотить увиденное в символы, весомость и зримость золота, пурпура и виссона.

…И говорил Господь с Моисеем лицем к лицу, как бы говорил кто с другом своим…

О чем же еще он может теперь просить?

Моисей сказал Господу: …если я приобрел благоволение в очах Твоих, то молю: открой мне путь Твой, дабы я познал Тебя… И сказал Господь Моисею: и то, о чем ты говорил, Я сделаю; потому что ты приобрел благоволение в очах Моих, и Я знаю тебя по имени.

Моисей сказал: покажи мне славу Твою.

И сказал Господь: Я проведу пред тобою всю славу Мою, и провозглашу имя Иеговы пред тобою; и, кого помиловать, помилую, кого пожалеть, пожалею.

И потом сказал Он: лица Моего не можно тебе увидеть; потому что человек не может увидеть Меня и остаться в живых.

И сказал Господь: вот место у Меня: стань на этой скале;

Когда же будет проходить слава Моя, Я поставлю тебя в расселине скалы, и покрою тебя рукою Моею, доколе не пройду.

И когда сниму руку Мою, ты увидишь меня сзади, а лице Мое не будет видимо.

И Господь еще много раз явит Моисею эту славу — в словах Завета, в облаке и столпе облачном над скинией во время странствия по пустыне, в процветшем Аароновом жезле, и наконец в Сыне Своем — Превечном Свете, Сиянии Славы Отчей…

Спускались по другой дороге, по выбитым в граните высоким ступеням: их и можно сосчитать только на этом пути. Но слава Богу, что не его выбрали ночью. Даль сглаживала подробности, а вблизи следы первозданного хаоса поражали невиданными формами. Из глубины ущелья по сторонам узкого прохода поднялись монолитные скалы с огромными впадинами, похожими на перевернутые набок чаши, или округлыми и гладкими сквозными проемами, сквозь которые голубело небо, — словно во вздыбленной когда-то лаве остались пустоты. Казалось, что мы переходим из одного пространства в другое, напоминающее о неисчислимом множестве миров, сплавленных в нашем едином земном пространстве. Они заставляли останавливаться в удивлении, восхищали и ужасали.

Из узкого прохода неожиданно вышли на каменное дно долины, окруженной горами. Неправдоподобно синело озерцо, обведенное по краю полоской зелени, и высоким шпилем зеленел кипарис. Под ним прямоугольником крепости в малых размерах стоял опустевший скит.

Николай извлек из кармана подрясника связку ключей, — мы подошли к оштукатуренному и побеленному сооружению без окон, похожему на сарай. Эти стены ограждали пещеру, в которой после сорока дней и ночей пути остановился предшественник синайских отшельников — пророк Илия. Он, низводивший божественный огонь на жертву истинному Богу, чтобы посрамить жрецов Ваала, убегает от гнева Иезавели в пустыню Иудейскую. И, засыпая в изнеможении под можжевеловым кустом, просит смерти: …Довольно уже. Господи, возьми душу мою. Но Ангел Господень касается его, ставит у изголовья кувшин с водой и кладет лепешку: Встань, ешь; ибо дальняя дорога пред тобою.