Александр Бондаренко - Тайные страницы Великой Отечественной

— Так что ни немцам, ни англичанам не удалось взять Иран под свой контроль?

ЯМПОЛЬСКИЙ: Разумеется. Подобная ситуация сложилась и на основании донесения нашей разведки о том, что Турция активно готовится к выступлению на стороне Германии. Тогда НКИД довел до турецкой стороны информацию, что ни Россия, ни Англия не будут посягать на ее территориальную целостность — и таким образом ее отрицательное отношение к нашей стране было на время локализовано... К тому же, это заявление было сделано в июле, в период, когда под Смоленском затормозилось наступление немцев. Турки почувствовали, что надо вести себя более корректно. Но в сентябре, как только обстановка на советско-германском фронте начала ухудшаться, советская разведка начала доносить, что турки вновь готовятся к вооруженной агрессии... Впрочем, это уже другая тема.

— А как тогда развивались наши отношения с США?

ЯМПОЛЬСКИЙ: Сталин впервые написал письмо Рузвельту 4 августа 1941 года, в котором просил, чтобы он как-то предупредил финнов, чтобы те не заходили за пределы бывшей своей территории. В общем, попытался бы как-то на них воздействовать, чтобы финны сотрудничали с немцами не столь активно. Из некоторых публикаций можно понять, что Рузвельт довел свою обеспокоенность до финского руководства.

С учетом сложной ситуации на Дальнем Востоке, как Сталин, так и Черчилль просили Рузвельта предупредить руководство Японии, чтобы оно занимало более уравновешенную позицию — постольку, поскольку у нас был заключен договор о ненападении. Но Рузвельт отнесся к этому отрицательно, и не то Хэлл, не то Уэллес заявил, что президент не особенно любит выступать так, чтобы предупреждать кого-то, считая это давлением...

— Мы сейчас говорим об англо-советских и американосоветских отношениях, но ведь между США и Англией явно были и какие-то свои контакты...

ЯМПОЛЬСКИЙ: 14 августа Рузвельт и Черчилль встретились на борту английского линкора «Принц Уэльский» и заключили так называемую «Атлантическую хартию» из семи пунктов, которые, в частности, затрагивали и интересы Советского Союза. Так, после окончания войны должны были пересматриваться все наши территориальные приобретения. Война еще только начата, а тут идет дележ шкуры неубитого медведя. Это вызвало возмущение нашего руководства, о чем наш посол Майский сообщил Идену.

НИКИФОРОВ: Хочу обратить внимание на такое обстоятельство: говоря о каких-либо событиях — в данном случае, об «Атлантической хартии», мы видим ее 1-й пункт, 2-й, а дальше внимание как бы немножко пропадает. И мы как-то уже не обращаем внимания на тот пункт, где речь идет об обеспечении после войны свободного доступа к ресурсам для всех стран будущего мирового сообщества. На фоне того, что до войны Англия отказывалась от политики свободной торговли — фритредерства, это интересно, и нуждается в осмыслении.

МЯГКОВ: Нельзя забывать о том, что экономический, я бы добавил — военно-экономический, фактор во взаимоотношениях между союзниками, в том числе — в вопросах территориальных, был в годы войны особенно важен.

НИКИФОРОВ: В последние годы у нас явно ослабел интерес к тому, что называется «экономической историей» — не только войны, но и всего того периода. Разговор о причинах войны ведется в категориях как бы уходящих от рассмотрения экономических факторов. Сегодня предпочитают говорить более расплывчатыми понятиями: о сферах влияния, интересов — вместо терминов «источники сырья», «сбыт товаров», «рынки сбыта». Традиционным штампом является указание на антисоветизм в Англии, на Западе, без должной конкретизации — в чем же его причина? Что конкретно их не устраивало в нашей политике в предвоенный период? В литературе возникает жупел мировой революции, десятки раз упоминается Коминтерн...

А вот посол Майский передает в своем дневнике содержание разговоров с министром торговли Великобритании Хадсоном и другими деятелями, которые намекают или прямо говорят, что англо-советские отношения потеплели бы, если бы СССР стал покупать пальто и ботинки, а не станки и патенты. В одном из случаев посол и сам пишет в Москву, чтобы купили у них на 200 ООО — 250 ООО фунтов селедки — это более политический товар, чем промышленное оборудование.

— Вспоминается «Энциклопедия русской жизни» — пушкинский «Евгений Онегин»: «Все, чем для прихоти обильной // Торгует Лондон щепетильный, // И по Балтическим волнам // За лес и сало возит к нам...»

НИКИФОРОВ: Но тогдашнее советское руководство держало курс на самостоятельное промышленное развитие, которое совершалось бы без потери суверенитета над своими недрами и без встраивания в мировую экономику в качестве страны, как сейчас говорят, «периферийного капитализма». Эта задача постепенно решалась, несмотря на все колоссальные трудности.

— Что мы желали получить от союзников — понятно...

ЧУРИЛИН: Давайте уточним, что мы сейчас имеем ввиду только союз с ведущими державами — англичанами и американцами. Нельзя ведь забывать о наших союзниках в Восточной Европе, первоначально незначительном, но все-таки важном вкладе французов, а главное — партизанском движении по всей Европе. Вот кто были нашими союзниками в той войне — это только на европейской территории.

— К этой теме мы еще подойдем, а сейчас мы говорим именно об англо-американцах...

ОРЛОВ: Что нам от них было нужно? Во-первых, когда началась война и наша армия оказалась в трагическом положении, нам была нужна материальная помощь. Вы знаете, как проходила борьба за ленд-лиз, как поставки шли с перерывами — и в 42-м году, и в 43-м, когда нам особенно нужна была помощь, но в это время проводились операции на Средиземном море, которые для Англии были важнее, чем помощь СССР. Во-вторых — открытие второго фронта, чтобы ударить по Германии с востока и запада и с кратчайших расстояний прийти в Берлин. В-третьих — признание наших границ 1940-1941 года. Эти задачи мы решили успешно.

— Ну а союзникам, в свою очередь, чего было нужно от нас?

НИКИФОРОВ: Когда угроза в Европе стала реальной, «западники» были готовы отвести СССР роль «младшего партнера» в своем союзе — того, который будет делать грязную работу. Как Сталин выразился на съезде в 1939 году: «таскать каштаны из огня». Причем, делать эту работу, не претендуя на какое-то существенное вознаграждение — побрякушки, типа Нобелевской премии мира в счет, конечно, приниматься не могут...

Выскажу такую дискуссионную мысль. Мне кажется, в советское время в историографии сложилась инерция переоценивать роль и место СССР — под влиянием того изменения, которое произошло в положении нашей страны по результатам Второй мировой войны, — в мире в 1930-е годы. До войны великие державы отнюдь не собирались включать Россию, причем, неважно какую — Советскую, не Советскую — в свой клуб и не хотели рассматривать ее в качестве равноправного участника европейских, а тем более — мировых дел.