Владимир Илюшенко - Отец Александр Мень: Жизнь. Смерть. Бессмертие

Из всего этого видно, заключал отец Александр, что Сократово «богословие» стоит ближе к библейскому учению, чем всё, чего достигла античная мысль до Сократа. Но если глубинный исток веры Сократа находится вне плоскости разума, то чем объяснить рационалистический характер его философии? «Думается, — писал отец Александр, — у мудреца были основания не слишком доверять иррациональному началу. Его проявления он видел в эллинской мистике, но добра там не находил. Поэтому он ощущал иррациональное как злую, разрушительную стихию и стремился обуздать ее. Он противился тяге греческого духа ко всему сумеречному и подсознательному. Судьба и природа, чувственность и демонические страсти — всё это представлялось Сократу клокочущим морем, готовым затопить остров разума и добродетели. Именно защищая их, Сократ силился заключить этику в крепость рационализма. Быть может, Сократ даже сознательно сужал размах своего духа. Он признавался, что много раз слышал во сне вещий голос, призывавший его «творить на поприще муз», но он боялся этого голоса и предпочел довериться разуму».

«Сократ показал, — делает вывод отец Александр, — что вера и разум совместимы, что религия не есть нечто иррациональное, однако пример самой его личности показывает, что ни вера, ни нравственность не строятся одной лишь логикой».

Критическое отношение Сократа к традициям, растущее влияние его на афинскую молодежь, которая стала всё чаще высказывать независимые суждения, начали вызывать раздражение, а потом и ненависть у многих горожан, особенно старшего поколения. Среди этих «охранителей» было немало завистников. В их числе были и софисты, и лжепатриоты, и бывшие ученики Сократа, например, Критий, который возглавил военный режим в Афинах — «тиранию тридцати». Но когда тирания вновь сменилась демократией, положение не изменилось: после изнурительных войн со Спартой народ бедствовал, и требовалось найти козла отпущения, человека, на которого можно было бы свалить вину за все беды.

Сократ в этих обстоятельствах был идеальной кандидатурой. Здесь сошлись интересы и власти, и некоторых интеллектуалов, и толпы. В результате в мае 399 г. до н. э., 2400 лет назад, был организован суд над философом. Его обвиняли в том, что он совращает молодежь, учит ее безбожию, вводит каких‑то «новых демонов», что он враг демократии и враг отечества, поскольку колеблет авторитеты и обманывает народ. Всё это было ложью — его судили за инакомыслие и свободомыслие.

В своей защитительной речи Сократ не оставил камня на камне от предъявленных ему обвинений. Сделал он это в своей обычной манере — спокойно, логично, легко, непринужденно и с юмором. Но это только вызвало ярость его врагов: афинское собрание приговорило его к смерти. Сократ мог добиться замены казни более мягким наказанием, но продолжал стоять на своем и отказался изменить свою независимую позицию. В ответ на мольбы друзей он сказал: «Я скорее предпочитаю умереть после такой защиты, чем оставаться в живых, защищаясь иначе». Он мог бежать, но отклонил и эту возможность, ибо бегство было бы нарушением законов, а он сам настаивал на их соблюдении. На пороге смерти он дал современникам и потомкам великий пример гражданского и нравственного мужества.

Конец Сократа известен: по приговору суда он выпил чашу с ядом — цикутой. До последней минуты жизни он поддерживал дух окружавших его друзей. Он считал свою смерть выздоровлением для новой, лучшей жизни.

Вот что писал об этом отец Александр Мень: «Так закончил свой жизненный путь этот удивительный человек, неутомимый искатель истины. Он уверовал в разум, но с улыбкой встретить смерть помогло ему нечто более глубокое, нежели логика, — его доверие к благости высшего Начала. Принимая яд, он не знал, что ожидает его за гробом, но до конца предался небесной воле. Это и было источником его мужества и спокойной радости, которые так поразили учеников. Не случайно Отцы Церкви причислили Сократа к «христианам до Христа»».

Не случайно и отец Александр назвал Сократа «мучеником». Он тоже испил свою чашу до дна. Он тоже стал мучеником, показав своей жизнью и смертью, каким может быть христианин после Христа.

Мы живем в опасном мире. Похоже, что XXI век — это век терроризма. Отец Александр лучше всех понимал, что нам грозит. Он смотрел далеко вперед. Он говорил, что мы стоим над пропастью, на краю катастрофы, и это результат глубокого нравственного и духовного, идейного и социального кризиса. Еще он говорил, что «мы стали свидетелями мировой гражданской войны всех «детей Адама», терзающей его единое тело. Эта война не утихает ни в дни боевых действий, ни в дни «мира». Террор и ненависть не знают перемирий».

Казалось бы, религия может оградить нас от социальных и нравственных бедствий. Но попав в руки тех или иных общественных групп, она утратила свою подлинную природу. Произошла подмена, метаморфоза религии. Она стала превращаться в служанку политических страстей и оказалась омрачена фанатизмом и насилием. Обо всем этом предупреждал отец Александр.

Но он не только предупреждал — он учил нас жить в этом опасном мире. Жить и выживать. Не физически, конечно, а духовно, потому что это важней всего. Но мы, к сожалению, не всегда это понимаем.

Я помню, в одной из проповедей отец Александр говорил, что мы подобны пылесосам: наши души засасывают всякую дрянь, всякий мусор, и мы к этому привыкли. Он был очень трезвый человек. Он просто фиксировал реальность.

На днях наш мэр Лужков сказал (это точная цитата — сам слышал): «Наш родной мусор — самый лучший мусор в мире». Такое вот своеобразное выражение патриотизма. Это не было шуткой — он пытался обосновывать это какой-то будто бы особой теплотворностью нашего мусора.

Я не уверен, что наш мусор — самый лучший в мире. Я думаю, что он не лучше любого другого мусора. Но здесь любопытен эпитет — родной мусор. Мы действительно с ним сроднились: посмотрите, что делается, например, в Подмосковье — сплошная свалка, горы мусора. Мы не замечаем этого или считаем это естественным.

Разумеется, отец Александр говорил о душевном, духовном мусоре, но ведь мусор на улице, в подъезде, на дороге — это проекция нашего внутреннего мусора. И всякое безобразие, которое творится в мире, — это проекция нашей внутренней тьмы.

Так вот, отец Александр — один из очень немногих людей, кто всю свою жизнь рассеивал эту тьму. Рассеивал тогда и продолжает это делать сейчас. Он нес, он несет свет, который тьма объять не в силах. За это он и был убит. Мы знаем, что это за свет, Кто является его источником, Кому отец Александр обязан своей светоносностью.