Владимир Илюшенко - Отец Александр Мень: Жизнь. Смерть. Бессмертие

Воспоминания даются не как сплошной текст, проблемно или сюжетно выстроенный, а в виде отдельных фрагментов, логически и хронологически не обязательно связанных между собой, но составляющих, тем не менее, некое единство. Такое построение, мне кажется, имеет свои преимущества: автор не претендует на полноту описания. Это не литературный портрет, а мозаика, не ровное свечение последовательного повествования, а вспышки света, выхватывающие из темноты ту или иную черту оригинала. В этом смысле воспоминания схожи со «Строчками из дневника», да и со всей композицией или «жанром» этой книги.

Встреча с отцом Александром была вторым главным событием моей жизни. Вторым — потому что ей предшествовала иная Встреча. Они перевернули меня, сделали другим человеком. Мы познакомились тогда, когда я прошел через мучительный духовный кризис. Долгое время я искал и не находил ответа на вопрос: «Зачем я живу?» Я ощущал пустоту и бессмысленность своей жизни и не находил оправдания своему пребыванию на земле.

Внезапно, после долгого периода отчаянья, во время тяжелой болезни, во мне что‑то стронулось и взорвалось. С глаз как бы упала незримая завеса. Это был прорыв в иную реальность, в новое, неизвестное мне измерение, о котором я и мечтать‑то не смел и не думал, что такое может случиться. Но вот случилось. И с кем? Со мной.

Это и была Встреча. Я был верующим человеком задолго до этого, но тут произошло настоящее обращение. Блаженное состояние длилось несколько недель. Я этого ничем не заслужил. И вот на этой волне я встретился с отцом Александром. Одно чудо стало продолжением другого.

Наверно, я уж очень рвался «во области заочны», и эта настырность была вознаграждена: нежданно–негаданно явился Учитель. Учитель жизни.

Но у этой встречи должен был быть и иной смысл. И вот, я думаю, что это, быть может, необходимость оставить — в ряду других — свидетельство о нем. И я хочу это сделать. Как могу, как умею.

Итак, середина 70–х, весна. Сразу после хлынувшего на меня благодатного ливня я призвал к себе моего приятеля Женю Рашковского, человека не только верующего, но и воцерковленного. Я сказал ему, что хочу немедленно креститься (из благодарности, переполнявшей меня) и попросил срочно связать меня с хорошим священником. Тут же я получил рекомендательную записку и адрес. Он объяснил мне, как до этого места добраться.

И вот ясным апрельским днем я стою в ограде Сретенской церкви в Новой Деревне. Вокруг никого — ни единого человека. Я вхожу в храм. Он пуст. Я оглядываюсь — никого… Когда я обернулся, от алтаря быстрой походкой шел ко мне священник в черной рясе с нагрудным крестом. Это был отец Александр. Александр Мень.

Я стоял в центре храма. Он подошел ко мне молча с вопросительной полуулыбкой. Я, тоже молча, подал ему записку. В ней говорилось: «Податель сего, Владимир Ильич (sic!), сам скажет Вам, что ему надо».

Отец Александр повел меня в прицерковный домик. Домик тоже был пуст. Мы зашли в его маленький кабинет, и там проговорили, как мне казалось, часа два. Может, и меньше, но беседа была очень насыщенной. В тот день ни один человек в ограде церкви так и не появился. Только потом я сумел оценить это, потому что такое никогда уже не повторилось. Отца Александра всегда осаждали толпы. Ну, если не толпы, то все же немало прихожан и приезжих. А в тот день пространство почему‑то было расчищено. Не иначе как мне была оказана Божеская милость.

Я рассказал отцу, что моему обращению предшествовало очень тяжкое душевное состояние, а потом случилось нечто, что можно назвать озарением. Я, человек трезвый, не склонный к самообольщениям и восторгам, неожиданно испытал настоящий религиозный экстаз. Это было потрясением, и продолжалось оно не какое‑то мгновение, а очень долго. В результате за неделю я написал более ста стихотворений, которые были неизмеримо выше моих способностей: сами шли из‑под пера. Я говорил, что не знаю, чем это заслужил. Он сказал, что благодать часто дается авансом для укрепления нашей веры, потому что потом настанут дни, когда она подвергнется испытаниям.

— А я ведь с вами уже знаком, — заметил я.

— Когда? — Он удивленно поднял брови.

— Я видел фильм Калика «Любить…», и там были вы. И как вы там говорили, я запомнил.

— Да, было такое. Говорил — во благовременье. Снимали часа четыре, а осталось немного.

Потом я рассказал о себе, сказал, что я историк, работаю в ИМРД — академическом институте, который одно время состоял даже при ЦК КПСС и выполнял его задания.

— Так вы служите у престола сатаны! — с притворным ужасом и искорками в глазах воскликнул он.

Я рассмеялся:

— Выходит, так.

Все же я был слегка сконфужен. Мне не приходило в голову такое определение, хотя отношение к ЦК КПСС и к самой КПСС у меня было такое же, как у отца Александра. Впрочем, состав института, особенно в первые годы после его создания (1967–й), был очень сильным. У нас работали, и я сказал ему об этом, известные философы и литературоведы — Мераб Мамардашвили, Эрик Соловьев, Пиама Гайденко, Юрий Давыдов, Юрий Карякин, Александр Лебедев (автор нашумевшей в 60–х годах и обруганной в журнале «Коммунист» книги о Чаадаеве). Одно время работала у нас и жена Солженицына (тогда — Наталья Светлова). Вообще дух института (опять‑таки — особенно в первые годы) был довольно либеральным. Немало сотрудников выступили, например, против советской оккупации Чехословакии, за что и поплатились. (Правда, потом из нашего института вышли люди, сделавшие большую карьеру, — например, Марат Баглай и Сергей Ястржембский.)

Отец спросил меня, что я читал из духовной литературы, кроме Евангелия. Я назвал Владимира Соловьева, Бердяева, Шестова, Кьеркегора, кого‑то из экзистенциалистов. Флоренского, Федотова, о. Сергия Булгакова я тогда практически не знал, только слышал о них. Не знал ничего о книгах самого отца Александра. Он меня немедленно снабдил кое-чем из нечитанного мной (в том числе своими «Истоками религии») и сказал, чтобы я готовился к крещению — оно будет примерно через месяц. А пока надо пройти оглашение — он объяснил мне, что это такое.

Так началось мое знакомство с отцом Александром. Так началось то, что стало смыслом и основанием моей жизни.

Если бы прежде мне кто‑нибудь сказал: ты встретишь идеального человека, наделенного всеми дарами, земными и небесными, ты будешь общаться с ним и станешь его учеником, — я бы ответил: это было бы прекрасно, но таких людей нет, идеален только Христос. Но вот — это произошло и стало возможным именно потому, что в этом человеке с такой полнотой отобразился Христос. Я смотрел на него и видел образ Христа. С первой встречи он покорил меня — сразу и навсегда. Я поверил ему безоговорочно и никогда не жалел об этом.