Владимир Илюшенко - Отец Александр Мень: Жизнь. Смерть. Бессмертие

Он не умел просто «отдыхать», не признавал отдыха как кайфа. Его отдых — это напряженная мысль и действие. Во время отпуска работал как заведенный. Обычно он уезжал в Крым, в Коктебель, куда за ним часто увязывались многие прихожане. Между тем он ехал туда работать, писать. В последние годы почти никуда не ездил, но напряженного труда не прерывал.

Моя жена говорила, что он «вытараскивает глаза». Действительно, временами, служа литургию или произнося проповедь, он как бы видел то, что от нас было скрыто. Тогда он начинал говорить быстро, увлеченно, его глаза расширялись.

Ей это ужасно нравилось — она любовалась им.

Много раз по всем «голосам» я слышал, как читают отрывки из его книг. Он относился к этому спокойно и даже равнодушно, как к чему‑то обыденному и не стоящему внимания.

Однажды после службы мы гуляли по Пушкину. Отец Александр останавливался у многих домов, рассказывал мне, когда и кем дом был построен, кто был его владельцем, что было вначале в этом доме и что стало потом. То же самое повторялось в Москве, когда мы на машине приезжали туда из Новой Деревни. Он прекрасно разбирался в архитектурных стилях, очень любил русский модерн. Память его была бездонной. Казалось, всё, что он видел, слышал, узнал, прочел, она впитала навечно и в любой момент по его желанию могла выдать «на–гора». Я убеждался в этом неоднократно.

У меня всегда было ощущение, что он обладает каким‑то окончательным, абсолютным знанием. Его универсальность, энциклопедизм, почти сверхчеловеческая эрудиция поражали. При общении с ним (при каждом общении) вы испытывали состояние подъема, блаженства, эйфории. И он для этого ничего специально не делал — никакой техники, никаких приемов. Он просто оставался самим собой. Наверно, дело в том, что вы встречались с высшей нормой, с нравственным и духовным гением — это из него изливалось, истекало, и именно это делало вас счастливым. А еще это связано с тем, о чем я уже писал: у него был дар абсолютного понимания, и это каким‑то образом возвышало вас и производило оздоровляющий, очищающий эффект.

Мы видим в людях только плохое, подозреваем дурное, потому что мы сами таковы. Он — не таков. Можно сказать, что он был беспощаден — но не к грешнику, а к его греху, потому что грех отделяет человека от Бога, мешает ему спасти свою душу. Да, он был резок в обличении наших грехов и одновременно мягок к нам. Он всегда видел в человеке образ и подобие Божие — пусть запачканные, искаженные, но образ и подобие. И он взывал к лучшему в человеке, выводил это лучшее на поверхность.

Очень часто в своих проповедях он подчеркивал: «Чтобы избавиться от греха, чтобы стать настоящими детьми Божиими, наших сил недостаточно. Только Господь может исцелить нас. Это, однако, не означает, что мы должны пассивно ждать Его вмешательства, — нет, мы должны открыть Ему свое сердце и идти навстречу».

#Как я изводился, когда часами ждал его в «певческой» комнате (где репетировал хор). Иногда, устав от ожидания, когда он наконец впускал меня в свой кабинетик, я еле скрывал свое раздражение. Он всё это, конечно, видел. А я не понимал, что он оставляет меня «на закуску», когда вся очередь уже подходила к концу и можно было разговаривать долго, не думая о том, что кто‑то еще ждет. Я поздно научился ценить это его расположение и в иных случаях даже просил принять меня раньше.

Впоследствии я убедился, что он подчас уделял намного больше времени новокрещеным, неофитам, чем старым прихожанам. Некоторых из них это обижало. Но он считал, что они должны стоять на собственных ногах, в то время как неофиты требуют пристального и неослабного внимания.

В церкви во время общих исповедей отца, да и во время служб, которые он вел, часто было шумно, особенно у свечного ящика. Это его, конечно, задевало, потому что для многих новодеревенских старух (и не только для них) ритуал, обычай был важней литургии, а он к литургии относился благоговейно. Обычно общие исповеди из‑за ревнивых и завистливых настоятелей он проводил в небольшом правом приделе, куда люди набивались как сельди в бочке, и из‑за тех же настоятелей он вынужден был говорить тихо. Тем не менее его чувства иногда прорывались в этих исповедях. «Покупаем свечи, передаем свечи, ставим свечи, а о Христе забываем», — говорил он, перечисляя наши грехи.

Где‑то к концу 1977 г. отец Александр начал создавать в приходе малые группы (общения). Он формировал их по своему усмотрению. В каждую из таких групп входило человек семь–десять, объединенных общей духовной задачей. В одну из первых, если не первую, из малых групп он включил и меня. В ней было поначалу девять человек — физик (профессор МГУ), программисты, инженер, переводчик, скульптор и я, историк. Всё это были люди в возрасте. В дальнейшем состав группы несколько видоизменился: часть людей ушла, зато пришли другие, три женщины — математик, врач и историк (моя жена Маша). По–прежнему нас было девять человек.

Создание этих групп было началом кристаллизации того духовного сообщества, которое называется приходом отца Александра Меня. Целью общений была евангелизация мирян. По замыслу отца, начавшись в приходе, она должна была выйти далеко за его пределы. Так, в конце концов, и случилось. Многие члены этих групп стали потом известными катехизаторами.

Группы создавались для изучения Священного Писания, молитвенного общения, совместного участия в литургии, взаимопомощи и помощи другим (больным, старым, одиноким), которые в ней нуждаются. Мы встречались раз в неделю, на квартире того или иного члена группы. По условиям того времени мы соблюдали конспирацию, не говорили по телефону об обсуждаемой теме, а лишь уточняли время встречи, расходились по–одному — по–двое, с некоторым интервалом.

Помню, с каким трепетом, с каким волнением мы собирались на наши первые встречи. Мы жили и дышали ими, они были центром нашей жизни. Мы проводили эти встречи с большим увлечением, готовились к ним очень серьезно. Это было настоящим творческим делом, не только увлекавшим, но и постепенно преображавшим нас. Первое занятие вел сам отец Александр. В дальнейшем мы собирались уже без него, но он продолжал руководить нами, время от времени (примерно раз в месяц) посещая наши встречи.

Поначалу мы писали что‑то вроде рефератов, потом собирались и вслух читали написанное. Затем отец Александр как бы подводил итог, внося полную ясность в обсуждаемую проблему. Темы рефератов были самыми разнообразными. Назову лишь некоторые из них: вера и знание; этика веры; обряд и дух (формы и вера); о границах компромисса; родное и вселенское; Церковь: единство в многообразии; наука и вера в истории; пол, любовь, брак; прогресс и НТР: надежда или опасность; искусство и религия.