Владимир Илюшенко - Отец Александр Мень: Жизнь. Смерть. Бессмертие

Я записал то, что он сказал об арианстве: «Арий подрывал тайну Богочеловечества, так как, по Арию, Бог создал Логоса, Который потом воплотился, а не был с Богом предвечно, то есть Он рожден во времени. Христос стал не Богом, а божественным существом типа античных героев. Практически божественность Логоса отрицалась. Формулы о единосущии Троицы еще не было. За метафизикой крылось Богочеловечество. Богочеловеческая тайна разрушалась арианством. От Ария ничего не осталось. Он потом стал писать стихи и песни, где была заложена эта информация. Так что он был не только священник, но и бард».

Отец рассказал нам, что наш Символ веры (Никео–Цареградский символ) написал Евсевий Кесарийский, который единосущия, однако, не признавал. Слово «омоусиос» («единосущие») придумал Афанасий Великий.

Магнитофон у меня появился поздно — во второй половине 80–х. Редко я включал его в присутствии отца Александра, прося у него на это каждый раз дозволения. Он никогда не отказывал. Но чаще всего магнитофон не включался (как я теперь жалею об этом!)

Многим сейчас уже трудно себе представить, как мы были проникнуты этой боязнью — «засветиться». Мысли об обыске были постоянными. Меня Бог миловал, но многих моих знакомых — нет. Однако я помнил обыски, которые проходили у нас дома в моем детстве, и приход «гостей» часто снился мне по ночам. По мере возможности, я старался не подставиться. Отец Александр тоже был достаточно осторожен — и не столько из‑за себя, сколько из‑за своих прихожан: боялся подвести их.

Магнитофон вызывал сильное раздражение у одного из настоятелей новодеревенской церкви — о. Иоанна Клименко. Поэтому примерно до 1987–88 г. записи проповедей отца Александра в храме делались втайне, так как это могло встретить гнев настоятеля и властей предержащих. Поэтому магнитофон прятался в сумке, и только микрофон высовывался за спинами прихожан.

Помню, как некоторые новодеревенские старухи шипели на Светлану Домбровскую за то, что она постоянно вела эти записи. Она отвечала им: «Ваши же внуки скажут потом спасибо». И действительно, благодаря ей многие проповеди отца Александра сохранились для нас и для потомков.

Один из практических советов отца: не погружаться в конфликты, думать не об обидчике, а об Иисусе Христе.

В апреле 1982 г. отец сказал мне после службы: «2 мая я Вас обвенчаю». Таинство совершалось у нас дома. Присутствовали все, кто входил в наше общение, и Наталья Федоровна, жена отца. (Венчалась с нами еще одна пара, но по определенным причинам я не хочу говорить о ней.) Мы испытывали необыкновенный подъем. Был яркий солнечный день. Казалось, всё сверкает и переливается. На столе, покрытом узорчатой белой скатертью, лежали Библия, большой крест, золотые кольца, венцы. Стояли там свечи в подсвечниках, цветы в вазах, чаши с вином, а еще старинная икона «Богоматерь Троеручица». Мы держали в руках большие белые свечи, обтянутые лентой из фольги, а над нами парили венцы. Они были самодельными, очень простыми, но именно этим они напоминали библейские времена.

Я плохо помню, что тогда говорилось. Помню буйную радость, охватившую нас. Помню, как отец Александр говорил, что существуют флюиды семьи, отличающиеся от флюидов каждого из ее членов. Это особый феномен. И если семья гармонична, то и флюиды ее несут в себе эту гармонию. Благодать венчания опочила на нас. Мне хотелось летать, и мировая Гармония несла меня на своих крыльях.

Этот день навсегда останется одним из самых светлых и радостных дней моей жизни. Когда мы отпечатали фотографии, оказалось, что от «Троеручицы» исходит сильный ровный свет, не видимый обычным глазом. Не знаю, что это означает, но мы сочли, что это добрый знак.

Зная мою библиофильскую страсть, он время от времени просил меня достать ту или иную книгу (по истории, философии, религии и т. п.). Чаще всего мне это удавалось. Как бы извиняясь, он говорил: «Вы ведь все равно ходите по магазинам» (книжным). Это было правдой. Со временем я стал покупать для него книги, которые могли его заинтересовать, уже без его просьб. Потом, встречая их на его стеллажах, я испытывал чувство гордости (не гордыни). Когда я приносил очередную книгу, он часто радовался совершенно по–детски: его лицо сияло, он говорил: «О, это то, что я искал! Где вы ее взяли?» и обнимал меня. За любую малость он умел благодарить так, что становилось неловко.

Многие книги я заказывал по издательским проспектам, и спустя годы после его смерти мне все еще приходили открытки на книги, интересные и мне и ему, с пометкой: «2 экз.».

Но не меньше книг я получил в подарок от него, и не только его собственных. Однажды прямо из Пушкино мы приехали с ним на машине в Новодевичий монастырь. Он попросил меня подождать. Через некоторое время вышел довольный и вручил мне шикарную трехтомную Библию с комментариями Лопухина. Она стоила не одну сотню рублей, и я был смущен этим подарком, отказывался, говорил, что книга нужна ему самому.

— Берите, берите, — настаивал он. — А у меня и так есть — еще дореволюционное издание, в 12 томах.

Но это далеко не всё, что он мне подарил. Были еще том^ Владимира Соловьева, Бердяева, Франка, о. Сергия Булгакова, «Сверхсознание» Лодыженского. Один из последних его подарков — книга Никиты Струве о Мандельштаме (знал, что это мой любимый поэт).

Однажды моя жена пожаловалась ему, что я коплю богатство, и указала на полки с книгами. Но он не осудил меня за такое «стяжательство», сказал, что это простительно.

В 1989 г. он подарил мне только что вышедший парижский журнал «Символ» (№ 21). Там была напечатана его работа «Основные черты христианского мировоззрения (по учению Слова Божия и опыту Церкви)» (она известна под названием «Кредо»), а еще — две статьи Павла Флоренского: «Христианство и культура» и «Записка о Православии». Открыв их, я увидел пометки отца Александра.

Вот что он подчеркнул в первой статье: «Не следует во имя единения смазывать вероисповедные различия, напротив, весьма важно четко установить их. Но если при этом у нас будет искреннее доверие и любовь, — не друг к другу непосредственно, ибо все мы можем заблуждаться, а к Тому, Кто живет во Вселенской Церкви и Кем ведется она, то тогда эти разности будут поводом не к вражде, а, скорее, к чувству солидарности христианского мира и к благоговению перед путями Промысла».

А вот что он отметил знаком NB во второй статье: «Религиозный мир раздроблен прежде всего потому, что религии не знают друг друга. И христианский мир, в частности, раздроблен по той же причине, ибо исповедания не знают друг друга. Занятые истощающей их полемикой, они почти не имеют сил жить для самих себя. Исповедания подобны сутягам, которые всё свое состояние тратят на судебные процессы, а сами живут в голоде и скудости. Если бы на любовь к себе была бы употреблена хотя бы незначительная доля той энергии, которая тратится на вражду к другим, то человечество могло бы отдыхать и процветать».