Оливер Риттер - Один день из жизни Юлиуса Эволы

Когда он по прошествии долгого времени возвращается из туалета, несчастная все еще сидит за столиком рядом с выходом. Луч света освещает ее печальное выражение лица, ее глаза еще немного влажны. Наконец, все становится хорошо. После того, как он опустошил свой бокал, он высоко поднимает ее правую ногу, что она охотно позволяет ему. Немного подвыпившая. Ее одежда скользит наверх и обнажает ее икры и выше. Однако не это интересует его. Он ищет что-то особенное, оригинальное, и во времена, когда следующая моде женщина как никогда прежде исчезает как особь, это может быть только цветом подвязки: розовая, мавританская, бежевая, цвета охры, табачного цвета, султанская… Ненастоящая блондинка носит бледнолиловые, что не удивляет его. Он обнажает свою золотую ручку и пишет свое имя на ее икре синими чернилами, причем он замечает, что царапает ей чулок и тело. Это архаичный акт вступления во владение более высоким существом, что всегда связано с болями. Жертва извергает крик желания. Однако она остается при этом ритуале, так как едва ли он остановился, входит цветочница, которая предлагает свой товар. Малышка – самое большее шестнадцати лет, бледная, растрепанная и прозрачная как китайский фарфор. У нее нет двух передних зубов. Вероятно, она живет со своими десятью братьями и сестрами в заплесневевшей квартире в подвале, и ее отец, алкоголик, насилует ее регулярно и еще избивает ее в благодарность.

– «Римские розы, синьор», чирикает она пугливо. Он покупает у нее весь букет и потом передает его ей тогда с грациозным поклоном. «Могу ли я просить вас о вечере, синьорина?» Прекрасные женщины все одинаковы, только некрасивость бывает личной. Он ничего не думает о малышке, но она ему, все же, приятна. Кроме того, он ищет эффектного ухода. И тот удался ему. Обе женщины поражены до предела.

С цветочницей под руку он прогуливается неторопливо по Виа Кондотти, которая наполнена уже ночным оживлением. У малышки голые, грязные ноги, которые из-за короткого платьица выглядят еще длиннее и тоньше. При ходьбе ее повернутые внутрь колени соприкасаются, и ее слишком большие стопы подчеркивают походку свойственного периоду полового созревания замешательства. На Пиацца ди Спанья он ведет ее в американский бар. Под красными бумажными фонарями сидят люди на высоких стульях и сосут через соломинку трудноопределимые жидкости. – «Ты хотела бы тоже чего-то в этом роде?» На подиуме стоит негр–джазмен, который мучит свой саксофон и делает непристойные движения. Когда он закончил, римская кокотка с господином во фраке танцует танец белой горячки. В апогее оба бросаются, полностью одетые, в ванну полную воды.

– «Тебе весело?»

– «Это чудесно!» Ее глаза сияют как рождественские звезды. Без единого слова он оставляет ее с ее ядовито–зеленой жидкостью и стремится к выходу. Тут он ничего не может с собой поделать, его отвращение сильнее его самого. У порога двери он сталкивается с группой мрачно глядящих молодых мужчин, которые все в черных рубашках. «Viva el Duce», кричит один, и он уже чувствует болезненный удар в плече. Они тут все разгромят, изобьют негра и будут таскать кокотку за волосы. Должен ли он защитить цветочницу? Он не задает себе этот вопрос. Собственно, он даже рад, что эти тут «убирают», что возвращают римлянам, пусть даже и насильственно, их «потерянную честь». Он всегда был на их стороне, он был еще много радикальнее, так как франтовство было только хрупкой маской, только выражением его отчаяния в гниющем мире.

Как будто бы скрытая рука только выждала эту сцену, она сразу раскрывает новую страницу в его иллюстрированной книжке. Он видит себя в подземной штольне. Он несет факел, который бросает мерцающие светлые отблески на стенах. Они частично скалистые, частично также оштукатуренные и показывают следы живописи: лица, венок из цветов, морской конек, который, кажется, улыбается. Он не один. За ним следуют люди, топот которых вызывает запутанное эхо в лабиринте. Пол прохода, который ведет все дальше вниз, грязный и мокрый, нужно следить, чтобы не поскользнуться. Ему кажется, что он снова дышит тем влажным душным воздухом, который так тяжело бьет по легким.

Он часто ходил этим путем через лабиринт. Он простирался под земельным участком герцога Джованни Колонны ди Чезаре, который населял одну из аристократических вилл на Тибре. Герцог был антропософом, политиком, прежде всего, однако, членом группы «Ур», в журнале которой он публиковался под именем Арво. Однажды у этого человека обрушилась стена подвала. Из темноты за нею навстречу подул сквозняк, верный признак подземного сооружения. Такие открытия не являются ничем особенным в Риме, они там обычное явление. Город покоится на сплетении ущелий и проходов, которые проламываются широко сконструированными помещениями, местами погребения, роскошными дворцами и торжественными, молчаливыми храмами. Многие из сооружений были созданы уже в античности как «подземный город», другие части становились подземными только после засыпания руинами или тысячелетними отложениями. Однако, открытие герцога стояло под особенной звездой, так как ему открылся Митреум, культовое место, лучше которого для целей группы нельзя было и придумать.

Молчание. Двенадцать укутанных в рясы мужчин сидят неподвижно на мраморных плитах святыни. В свете двух факелов они образуют закрытый круг, цепь. Простота – простые боковые стены, которые переходят в свод, оживляются только двумя стоящими напротив друг друга каменными столами, которые твердо замурованы с ними. Рядом с входом также замурованный кувшин, который содержит освященную воду. На другой стороне входа ванна, в которую стекала кровь быка. Святость – в торце вытянутого зала большой низкий рельеф: Митра с развевающимся плащом, как он убивает быка, окруженный по сторонам Солнцем и Луной. Внизу скорпион и змея, нечистые животные, которые хотят отравить источник жизни, кровь быка. Только если сила стихии «фиксируется» именем Солнца, поднимается горящая, кружащаяся, божественная жизнь, которая создает «сияющее тело». Если человеческое бытие не очищено во всех аспектах, движение вверх превращается в ужасное падение…

Концентрация – перед рельефом чашечка для благовоний, из которой поднимаются ароматы ладана и мирры. Каждый погружался в себя, самостоятельный, в себе самом основанном индивидуум. Одновременно он в силу своего внутреннего выравнивания с другими приходит в гармоничное соответствие. Состояние симпатии, связанности в общем духе. Повторные встречи согласовывали звенья цепи все больше одно с другим и сварили из них «борющееся войско». Объединение, также и с помощью силового поля традиции.