З. Зорина - О чем рассказали «говорящие» обезьяны: Способны ли высшие животные оперировать символами?

Мы уже писали о том, что лабораторные эксперименты выявили способность врановых к обобщению и абстрагированию в высокой степени. Более того, наши опыты показали, что вороны способны и к символизации, причем эта способность позволяет им оперировать цифрами как числительными и совершать с ними аналог операции сложения. Есть ряд экспериментальных доказательств того, что они способны к экстренному решению разного рода задач в новых ситуациях (КРУШИНСКИЙ 1986; ЗОРИНА 2005; WEIR ET AL. 2002). В этой связи изучение «говорящих» врановых кажется особенно интересным.

К описанию этого явления в нашей стране одним из первых обратился Л. В. Крушинский. В его монографии «Биологические основы рассудочной деятельности» (1977/1986) мы находим интереснейший анализ данных ученика К. Лоренца Е. Гвиннера, сделанный с позиций гипотезы о наличии у птиц элементарной рассудочной деятельности. Мы позволим себе подробно пересказать здесь этот раздел книги Л. В. Крушинского.

Он описывает, как взятый из гнезда весной 1962 года и выращенный в нашей лаборатории ворон (Corvus corax) Карлуша взаимодействовал со вторым вороном, видимо, также самцом. Он регулярно отдавал ему часть лакомств, которые получал от людей, и время от времени выполнял ритуал ухаживания. При этом он несколько раз произносил слово «Карлуша», самое частое в его словаре, и практически не использовал обычных видоспецифичных звуков. Принято считать, что из всех птиц семейства Corvidae ворон обладает наиболее развитой способностью к подражанию различным звукам. Принято считать воронов к тому же самыми умными из всех птиц, хотя экспериментальных доказательств того, что они чем-то отличаются от остальных врановых, пока практически не имеется. Несколько воронов, которых описывал Гвиннер (GWINNER 1964), подражали крикам ворон, журавлей, индюков, лаю собак, а кроме того, могли произносить отдельные слова и целые фразы и использовали эти слова при общении друг с другом.

Один из воронов Гвиннера, Вотан, был обучен при слове «komm» подходить к решетке вольера для получения корма. Когда этот самец стал ухаживать за самкой, он начал подзывать ее к лакомому куску не видоспецифичным звуком [гро], а выученным им звуком [komm]. Нельзя не согласиться с Гвиннером, что слово «komm», которое ассоциировалось у Вотана с получением корма, приобрело у него определенно абстрактное значение и ворон использовал его для подзывания самки к корму. По мнению автора, это можно расценивать как элемент передачи смысловой информации между птицами.

Яркий пример преднамеренного использования выученных слов Гвиннер наблюдал у другой пары воронов. В этом случае самец постоянно кричал «komm, Dora, komm», свистел, а также имитировал человеческий кашель. Самка в присутствии самца никогда не издавала этих звуков. Однако когда самец вылетал из клетки, самка начинала кричать «komm», самец отвечал ей свистом и словами «komm, Dora». После того как самец возвращался в клетку, самка переставала издавать эти призывные звуки.

Приведенные примеры показывают, что помимо видоспецифичных, жестко фиксированных звуков, используемых, например, голубями и курами при общении друг с другом, врановые птицы (во всяком случае, ворон) употребляют и индивидуально усвоенные звуки. Это облегчает сигнализацию между птицами, объединенными в пары, а возможно и в семейные группы. Как полагает Л. В. Крушинский, можно допустить, что использование некоторых сигналов увеличивает согласованность действий воронов, объединенных в сообщество, что несомненно должно иметь приспособительное значение. Леонид Викторович высказывал также мнение, что употребление индивидуально выученных звуков как сигналов для совместного выполнения каких-либо направленных действий возможно только в сообществах, построенных на персональном знании особями друг друга, у животных, обладающих развитой рассудочной деятельностью.

Учитывая многочисленные и лишь частично приведенные нами сведения о сходстве уровня когнитивных способностей врановых и приматов, дальнейшее изучение их способности «говорить» и ее сравнение с речью попугаев представляется весьма перспективным.

Рассмотрев главные программы обучения обезьян языкам-посредникам, попытаемся подытожить, какими же свойствами обладает коммуникативная система, которой они могут овладевать. Полученные данные позволяют считать, что в их вербальном поведении в той или иной — чаще весьма скромной — степени проявляются многие из ключевых свойств языка человека. Эту степень нужно оценивать точно и не впадать в преувеличения, что по временам случалось и с самими исследователями и, в особенности, с многими из тех, кто писал об их работах, будучи недостаточно информированным или не разобравшись должным образом в результатах.

Каждая из программ изучения вербального поведения обезьян в той или иной мере отвечала на вопросы, первоначально поставленные А. и Б. Гарднерами. В основу каждой программы были положены свои принципы и свои цели. Более того, их авторы в какой-то мере полемизировали друг с другом и пытались ответить на вопросы, не решенные предшественниками. Это особенно убедительно проявляется в ретроспективном анализе и повышает достоверность результатов каждого этапа. Так, начальный период обучения языку йеркиш в проекте Д. Рамбо был более жестко формализован, чем условия обучения Уошо. Процесс обучения происходил как диалог обезьяны с компьютером, а не с человеком, что должно было надежно защищать от невольных подсказок экспериментатора. Зато в дальнейшем, в Центре изучения языка, обезьяны усваивали йеркиш, жили и «работали» во все более обогащаемой и свободной среде. Можно сказать, что каждые 5—10 лет происходил некий виток спирали, когда данные, полученные в одних работах, воспроизводились затем совершенно независимо другой группой исследователей в новых условиях и на других обезьянах. Сам по себе факт получения сходных результатов в нескольких независимых языковых экспериментах, где обучение проводилось по разным методикам, иногда как бы «от противного», придает им дополнительный вес. Добавим, что параллельно появлялись все новые данные о наличии у антропоидов тех когнитивных способностей, которые и лежат в основе овладения языком, что делало еще более убедительными результаты, достигнутые в «языковых» экспериментах.

В первой части книги, прежде чем приступить к описанию языковых экспериментов, мы попытались перечислить некоторые характеристики, наличие которых в вербальном поведении обезьян могло бы свидетельствовать о том, что оно в какой-то мере приближается к языку человека. Рассмотрев затем основные результаты экспериментов, попробуем обобщить их и проанализировать черты сходства и отличия.