Лев Самойлов - Пароль — Родина

По тому, как рабочие обращались к Гурьянову и Курбатову, по их теплевшим глазам, грубоватой, но дружеской сердечности в разговорах с ним, по неизменному «А-а, Михайлыч, привет, Алексеич, хорошо, что приехал!» — Карасев понял, что секретаря райкома и председателя райисполкома не только уважают, но и любят. «Отличным комиссаром был бы», — думалось Карасеву, когда в десятый или двадцатый раз перехваченный тем или иным рабочим Гурьянов, останавливался на пути и, слегка наклонив голову, внимательно слушал собеседника.

А Карасев и его спутники терпеливо ждали, стоя несколько поодаль, чтобы не мешать откровенному разговору, разговору по душам. И лейтенант начинал еще яснее понимать, что ему многое следует перенять у коммуниста Курбатова, «глубоко штатского человека», как он охарактеризовал Александра Михайловича при первой встрече с ним в районном комитете партии. Поучиться надо и у Гурьянова, который был не только «хозяином» района, но и своим, близким каждому угодчанину.

— Чем вы недовольны? — спросил Кирюхин, заметив хмурое выражение лица Карасева.

Карасев ответил нехотя:

— Вид у людей больно гражданский… мирный.

— А они такие и есть, мирным трудом заняты, — заметил Гурьянов. — Военной науке на предприятиях и в колхозах не обучаются и солдатское обмундирование не получают.

— Да, люди все гражданские, мирные, — вмешался в разговор подошедший Курбатов. — И весь наш народ — он тоже мирный. Но уж если пришлось взяться за оружие, то воевать будет по-настоящему.

Они медленно пошли к центру села. Курбатов, видимо, задетый за живое, продолжал рассуждать вслух:

— Советский человек проверяется не по внешнему виду, хотя в армии, как я понимаю, внешний вид тоже имеет немаловажное значение. Но главное — в сознательности, в убежденности человека, в его готовности не пожалеть своих сил на общее дело. Иной тихий и незаметный рабочий или колхозник может в трудную минуту проявить такие боевые качества, что вы только ахнете от удивления. Так что не спешите с выводами, Виктор Александрович, не спешите.

— Правильно говоришь, Александр Михайлович, — поддержал Уланов. — К примеру, у нас, в милиции, иной выглядит гренадером, а ночью темноты боится. Зато какой-нибудь худющий невзрачный милиционер, на котором и обмундирование не всегда ладно сидит, может голыми руками схватить вооруженного бандита. Все дело в человеке!

— Вот, лейтенант, — заметил Гурьянов, — пришлось тебе целую лекцию выслушать. Наматывай на ус. Не обижайся.

— Я не обижаюсь, — ответил Карасев, понимая, что все сказанное товарищами — справедливо.

…В шесть часов вечера весь батальон ожидал встречи со своим новым командиром. Три роты выстроились на дороге, неподалеку от леса. По количеству бойцов каждая рота выглядела скорее взводом или даже отделением. Это сразу же заметил Карасев, начиная обход. Снова, как и утром, он всматривался в лица бойцов, но теперь почти все ему казались более стройными, подтянутыми и будто помолодевшими. Недвижно стояли они в строю и внимательно следили за каждым шагом командира. В первых шеренгах у бойцов были винтовки-трехлинейки и охотничьи ружья. В задних рядах почти ни у кого оружия не было.

— Товарищ лейтенант! Первая рота сорок восьмого истребительного батальона…

— Товарищ лейтенант! Вторая рота сорок восьмого…

Незнакомые люди, временно назначенные командирами, с военной выправкой и четкостью докладывали о построении рот. Карасев принимал рапорт, здоровался, прислушивался к нестройным ответам и шел дальше. Его сопровождали Гурьянов и Курбатов.

Подходя к третьей роте, Карасев невольно ускорил шаг. Эта рота, в отличие от других, выглядела очень молодо. Не будучи предупрежденным, лейтенант с удивлением смотрел на черноволосого юношу, рапортовавшего на ломаном русском языке:

— Товарищ командир!.. Камерад!.. Третий рота сорок восемь истребительный батальон…

Что за чудеса? Откуда взялось это обращение — камерад… Да и внешностью своей юноши и девушки, встретившие его здесь, мало походили на русских. Кто они такие?

Карасев перевел вопросительный взгляд на Лебедева, стоявшего в двух шагах позади, потом на Гурьянова, и тот, с трудом скрывая улыбку, пояснил:

— Здесь испанская молодежь, Виктор Александрович. Дети революционеров, сражавшихся и погибших под Мадридом, Гвадалахарой… В боях против фашистов. Золотые ребята. Они здесь у нас росли и воспитывались в детском доме. Хотят тоже воевать с фашистами. Ничего не скажешь, дело похвальное. Мы подумали, посоветовались и решили дать им такую возможность. Третья рота целиком укомплектована испанцами. Разрешите?..

Не дожидаясь разрешения, словно в подтверждение сказанного, Гурьянов поднял правую руку, сжал кулак и крикнул:

— Но пасаран!

В ответ взметнулись десятки рук, и призывный клич испанских бойцов: «Но пасаран» — прозвучал дружно и мощно.

Как-то сразу исчезли холодок и смущение от первой встречи, от первого знакомства. Еще командир не подал команду «вольно», но строй уже был нарушен.

Темпераментная молодежь окружила пришедших и закидала вопросами. Главным образом досталось Карасеву: ведь он только что с фронта, только что воевал!

Испанских юношей и девушек интересовало все: как на фронте? Где воевал командир? Скоро ли капут Гитлеру?..

Лейтенант старался как можно лучше и обстоятельнее объяснить молодежи, что война только начинается, что немцы пока еще идут вперед, захватывая километр за километром советскую землю, что предстоят очень трудные, очень тяжелые испытания, к которым надо тщательно готовиться.

Карасев сумел найти нужные слова о дисциплине, о суровой воинской дисциплине, без которой невозможна победа.

— А вы? — неожиданно спросил он притихшую молодежь. — Строй смяли, порядок нарушили. Служить — так служить. Воевать — так воевать.

Он сделал паузу и громко скомандовал:

— Становись!.. Равняйсь!.. Смирно!..

Продержав третью роту несколько минут в строю, Карасев дал команду «вольно», разрешил разойтись, и молодежь снова окружила его. К ней присоединились и остальные бойцы. Многие из них со снисходительной улыбкой наблюдали за шумливыми, жестикулировавшими испанцами.

— Говорливый народ, — проворчал Лебедев, предпочитавший больше делать и меньше говорить.

— Ничего, пусть поговорят, — успокоил молодого чекиста Гурьянов. — Ведь каждому фронтовика послушать хочется.

Ответив на вопросы, лейтенант перевел разговор на дела сорок восьмого батальона и заговорил о ближайших задачах.

Их было не так уж много, этих новых, конкретных задач: знать винтовку, изучить стрелковое дело, беспрекословно слушаться и выполнять приказы командиров. Вот пока и все.