Лев Самойлов - Пароль — Родина

Гость оказался уполномоченным МК партии, присланным для специального инструктажа партизан. Он привез с собой и письменную директиву за подписью секретаря МК о необходимости активизировать политическую работу среди населения и начать боевые действия — диверсии, поджоги фашистских складов, минирование дорог, налеты на мелкие гарнизоны и штабы гитлеровских войск. Сам Флегонтов имел за плечами давний опыт партизанской борьбы еще в годы гражданской войны и интервенции и теперь наставлял молодых партизан, как старый учитель наставляет своих учеников или молодых, впервые пришедших в школу педагогов.

— Устроились вы, прямо скажем, не в очень удобном месте, — говорил он. — Прикиньте сами: до немецкого переднего края всего каких-нибудь несколько километров. На вас наткнуться легко, а вам развернуться трудно. Но горе не беда. И в этом есть свои преимущества: и наши части близко, и к немчуре далеко ходить не надо. Главное — не обнаружить себя.

— Вот и сидим, как кроты, зарывшись в землю, — хмуро Проговорил Гурьянов.

— Э-э, нет, так не пойдет… Тихо сидеть и землю удобрять — какая же это партизанская борьба? Искусство заключается в том, чтобы и дело делать, и себя не выдать. Что же для этого нужно?

— Правило первое. Каждую операцию, будь то взрыв, или, скажем, налет, или захват «языка», надо тщательно готовить. Иметь четкий детальный план со всеми возможными вариантами. И только после того, как план стал ясен, как на ладони, действовать.

Правило второе, — продолжал он после небольшой паузы. — Никакой стрельбы, никаких встреч и стычек с фашистами вблизи базы, самый минимум — 8—10 километров отсюда. Иначе сами к себе непрошеных гостей накличете.

Правило третье. С народом связи не теряйте, за народ держитесь, но зорко приглядывайтесь, кто чем дышит. Не дай бог, на одного предателя или труса нарветесь, тогда хлопот не оберетесь.

— Тогда уж не хлопоты, а кровь, — сказал Карасев и поглядел на Курбатова и Гурьянова. Комиссар кивнул головой в знак понимания и согласия.

Видимо, в Московском комитете партии хорошо знали Гурьянова и Курбатова, надеялись на их политическую зрелость и активность, на организаторские способности, поэтому Флегонтов, излагая установки и требования МК, часто обращался к комиссару и секретарю райкома, словно желая еще раз убедиться, что они все поняли и будут действовать правильно, целеустремленно. По репликам и замечаниям обоих представитель Москвы убедился, что здесь все в порядке и на руководство партизанского отряда можно положиться.

— Вот командир печалится, будет ли нам какая-либо подмога, — кивнул в сторону Карасева Гурьянов.

— Да, нам бы еще людей и оружия, — откликнулся Карасев.

Беседа с Флегонтовым затянулась по поздней ночи. А утром Артемьев деловито натянул ватник и, спрятав за пазуху пистолет, повел гостя обратным путем через линию фронта в батальон капитана Накоидзе.

Партийная директива и инструктаж Флегонтова подхлестнули командование отряда. Карасев с Лебедевым засели за разработку плана вылазок в тылы фашистских войск, а Курбатов с Гурьяновым стали чаще ходить на явки с «цепочкой». Сведения, которые они приносили, радовали всех. Население относилось к оккупантам со скрытой ненавистью, с нетерпением ждало возвращения Советской власти, а пока, чем могло, оказывало поддержку армейским разведчикам и партизанам. Во многих селах колхозники выпекали хлеб для партизан, передавали им припрятанный, загнанный в глубь леса скот, охотно сообщали все, что интересовало «своих». Все чаще то там, то тут загорались немецкие автомашины, бочки с бензином, вспыхивали склады с военным имуществом… Это действовали не только специальные группы диверсантов, но и одиночки, не желавшие сидеть сложа руки. Особенно отличился Василий Иванович Шахов, тот самый старик с «вредным нравом», который в свое время предложил Курбатову «подмогнуть».

Несколько раз пытались Курбатов и Гурьянов пробраться в Белоусово, чтобы встретиться с Губановой и Шаховым, но каждый раз наталкивались на немецкие патрули и вынуждены были возвращаться. А старик, видимо не дождавшись «начальства», решил пока действовать самостоятельно, как подсказывала ему его совесть советского патриота.

Через Белоусово, лежавшее на Варшавском шоссе, проходило и останавливалось на ночевку много немецких автомашин и мотоциклов. Никто не обращал внимания на плохо одетого старика в поношенных, ставших рыжими сапогах. Сощурившись, разинув рот, он с любопытством разглядывал заграничные машины и вежливо снимал шапку перед каждым солдатом и офицером. Старик топтался возле машин, иногда выпрашивал сигареты и всегда изображал на лице уважение и подобострастие.

А наутро неизвестно почему некоторые грузовики, штабные автобусы, мотоциклы не могли сдвинуться с места, так как у них оказывались проколотыми покрышки и камеры, погнутыми или сломанными какие-нибудь детали.

Все объяснялось очень просто. Василий Иванович Шахов носил в кармане залатанных штанов старое сапожное шило и кусок «железки». При удобном случае, когда немецкие солдаты на короткое время отходили от машин, он вытаскивал и пускал в ход свои немудрящие диверсионные «инструменты» и нередко заставлял шоферов, чертыхаясь на чем свет стоят, заниматься ремонтом.

Старик рисковал ежечасно, ежеминутно. Он знал, что если его схватят с шилом в руке, — висеть ему на осине. Но старый солдат не хотел «прохлаждаться» и старался, чем мог, досадить оккупантам.

При отходе частей Красной Армии в селе, неподалеку от дома Шахова, остались два полевых телефона. Старик уволок эти телефоны и надежно припрятал их. Кто-то из жителей, из трусости или из угодничества, сообщил об этом немцам. Шахова вызывали в канцелярию гитлеровской воинской части и приказали сдать телефоны.

— Что вы, господин офицер, я их сроду не видел, — отпирался Шахов.

— Врешь, мерзавец!

— Не вру я… На что мне те телефоны?.. Пропади они пропадом… Со старухой своей я и без телефонов разговариваю… Зазря виноватите…

Шахов клялся, бормотал какие-то слова в свое оправдание, а сам тем временем зорко приглядывался к канцелярии. Эге, да тут, оказывается, немало всякого военного добра: две пишущие машинки, несколько чемоданов с бумагами, в углу ручные гранаты и возле них один на другом стоят ящики с пистолетными и автоматными патронами. Старик не зря считал себя знатоком военного дела — кое в чем он разбирался.

Офицер, не добившись результатов, послал в дом Шахова солдат для обыска. Все перерыли, все перевернули солдаты, но ничего не нашли. Тогда со злости они подорвали домик противотанковой гранатой (старый, трухлявый, он рассыпался в дыму и грязной, черной пыли), а самого Шахова потащили на расстрел.