Александр Карелин - Регистан где-то рядом (сборник)

Я ему сразу приказал: «Задницей к тропе, головой к дороге, живо!» Перевернувшись, Артем направил дуло в сторону долины. Близкие вспышки боя становились все ярче. Тут у меня затрещала рация: командир всей группы приказывал переместиться левее, куда теснили караван. Пока я обдумывал, как это лучше сделать, Мовчан выбросил руку, нащупал дырочку и попытался достать пулю. Но грунт был прочен. Не вышло. Жалко – пуля была его. А не наоборот. И останется теперь его навсегда. Он все думал потом: «Как же я отодвинулся в сторону?» Терзался от такого вопроса, не зная, что ответить на такой вопрос нельзя. Только догадки.

Вскоре мы все вскочили и побежали. Ко второму изгибу тропы. Здесь мы и встретили остатки каравана. Верблюды, обезумевшие от стрельбы и света ракет, неслись галопом. Два «духа» бежали рядом, прячась за огромными колышущимися животами.

Оба «духа» попали в ловушку, но один все-таки сбежал, пропал, а другому именно Мовчан влепил пулю над самым обрывом. Как он потом говорил, такую же пулю.

Караван, который мы захватили, был так себе: стрелковое оружие. Да еще эти снаряды от безоткатных орудий и минометов. Но дело было сделано.

Все проголодались, пайки разложили прямо на песке. Сидели у вертолета «МИ-8», жевали. А он не сидел, бродил по кругу. Ему не до еды. Он – ни в какую. Выворачивало – ужасно, ужасно – ведь убил человека. Потом он опять кружил, как чокнутый, по твердому песку и удивлялся, как быстро, в сущности, он сам втянулся в новую и страшную жизнь. Все они в нее втянулись, и теперь ею жили. Другой не было. Та, другая, осталась в прошлом: у одних – среди золотых хлебных нив под Краснодаром или среди чистых рек у Красноярска, у других – среди зеленых мандариновых плантаций Абхазии, у третьих – в тени виноградников Молдавии, у четвертых – в прохладе прибалтийских дюн, у пятых – среди высоких трав Поволжья, у шестых, у десятых…

Всех не перечислишь. У всех она осталась, и все сейчас здесь. Так он рассуждал. Я, примерно, конечно, воспроизвел его мысли. Впрочем, сам, док, можешь с ним поговорить.

Вообще этот Артем – умнейший парень. Люблю с ним беседовать, особенно после того боя за караван. Этот случай с пулей стал широко известен. И я руку приложил! После этого Артема и стали звать Счастливчик.

Самое интересное, он избегал после этого смерти не раз. Все считал свои новые жизни. Про все случаи не могу рассказывать, но что при мне было, расскажу.

Это уже в конце апреля случилось. Наша бронегруппа двигалась неподалеку с одним кишлаком. Остановились. Впереди гора. Обыкновенная. Я получил приказ тремя бронетранспортерами пройти подальше. У меня тогда Артем Мовчан был водителем. Тронулись в путь. Молчим.

Окопы увидели одновременно с ним, поняли – свои. Хотя, по данным, своих поблизости не было. Но не духи же. «Духи» открытых окопов не роют. У них – кяризы – подземные ходы.

Кяризная война губила здорово наших солдат и технику, а возмездие эффекта не приносило: только успокаивало начальство. Артподготовка также помогала мало.

Нападения на бронегруппы происходили, как правило, внезапно. «Духи» появлялись из замаскированных в кустарнике люков и били в упор. Расстреляв цель, они тут же уходили вниз, в кяризы. Подземные ходы, проделанные когда-то для орошения, служили прекрасным укрытием. В некоторых из них могли передвигаться не только люди, но и машины. Подземные ходы пролегали под полями, вблизи дорог и под населенными пунктами. Кяризы под кишлаками просто сводили всех нас с ума. Только что из кишлака велась ожесточенная стрельба, но стоило в него войти, как «духи» и население перемещались в кяризы: кишлак вымирал. Никого не найти.

А тут – окопы. За 50 метров до первого увидели «духа». Он был грязный и лохматый, как саперная собака. Вылез из окопа и в лоб, с короткого расстояния врезал из гранатомета. Первый снаряд срикошетил об угол брони, рванул впереди. Второй – прямо в башню. Обезоружил!

Я заорал Темке: «Разворачивайся! Разворачивайся влево!» Но он уже и без подсказки разворачивался. Конечно, он понял: кто-то из нашего экипажа уже погиб, а башня горит.

Я опять ору ему: «Быстрей! Засада! Их много!» «Духов» и в самом деле была тьма. Все – с гранатометами и автоматами.

Новый снаряд угодил под колесо, взорвался под первым мостом. Из-под сиденья механика-водителя вырвалось жгучее пламя. Обожгло всю его спину. БТР замер и не слушался рычагов. Надо было выбираться наверх. Я приказал всем покинуть машину и выбрался наверх. А Артема охватило пламя. Он сбивал, гасил, снова пытался развернуть машину. Тельник на коже плавился. Боль, конечно, была невыносимой.

Как он потом рассказывал, в голове его гремел невидимый жесткий счетчик: «Две секунды, одна, полсекунды. Ни секунды!».

Он вывалился на броню – все было в черном дыму, ребят не было, лишь трещали десятки автоматов. С брони – на землю. В то же мгновение два снаряда превратили машину в груду металла. Но она еще раз сослужила ему службу – он укрылся за ее покореженной броней. А главное – покинул ее вовремя. Снова, как с той пулей, вовремя услышал смертельный привет. Выиграл третью жизнь!

Между тем я принял решение – прорываться к кладбищу. Мы побежали, петляя и падая. Вдоль кладбища тянулась стена. В стене были проломы. «Духи», конечно, поняли наши намерения. Бросились следом. Но мы опередили – «духи» напоролись на встречный огонь. Те палили, конечно, не хуже. Пули летели над головами и над могилами. Мертвых прикрывала смерть, а живых – стена.

…Помощь пришла с горки. К своим нас доставил бронетранспортер, прорвавшийся к кладбищу.

Радость бывает даже в бою: БТР-спасатель – радость, канава, в которой можно укрыться – радость, стена на кладбище – тоже радость. В мирной жизни в движении все – и хорошее, и плохое. А на войне – только хорошее, только радость. А плохое – неподвижно. Плохое здесь всегда такое».

– Ладно, док, утомил я тебя своими рассказами. Да и спать давно пора. Завтра новый боевой день ждет. Будем разбегаться. Думаю, ты уже достаточно получил данных на моего солдата. Кстати, он даже с ожогом всего неделю у вас в медроте полежал, а потом вернулся опять в свой взвод. Геройский парень! Пока, док. Еще увидимся не раз.

И они увиделись. И с Артемом, и с Рустамом. Но это произойдет уже во второй половине июня. И это был тот самый бой, едва не стоивший Мовчану жизни.

…Пустыня порядком поднадоела. Вроде бы, привык к жаре, но хочется вернуться в свой военный городок, к своим коллегам, соскучился по работе в операционной. Шли двадцатые числа июня, Невский считал каждые прожитые сутки, ждал «дембеля» – ведь Толя Порохневич обещал вернуться из отпуска в начале июля.

Тот день начинался обычно. Подразделения разъехались по своим местам для выполнения поставленных задач. Комбат, начштаба, замполит «колдовали» над картой, сидя за столом. Доктор Невский слонялся по территории палаточного городка. Майор Тараборин объявил ему сегодня день отдыха, мол, заработался со своими больными. И то верно – вчера допоздна проводил прием больных, делал перевязки. Очень много мелких травм, порезов, царапин и кожных заболеваний. Сказывается жара, пыль, малое количество воды. Хотя баню в подразделениях стараются проводить достаточно регулярно.