Александр Карелин - Регистан где-то рядом (сборник)

Остальные раненые не обратили на новичка никакого внимания. Каждый был погружен в свою беду.

Вскоре в установившейся тишине явственно стал доноситься какой-то постоянный звук. Он продолжался на одной ноте, не прекращаясь ни на минуту. Выглядело это, как горловое пение (как-то удалось послушать чудо-певцов из Тувы), но сейчас человек не пел, а страдал, издавая звук «М-м-м-м».

Невский повернул голову вправо. Похоже, стонал раненый на самой крайней от него кровати, прямо у дальней стены с окном. Присмотревшись в уже сгущающихся сумерках, старший лейтенант ужаснулся. Человек, лежащий на этом месте, напоминал мумию: все его тело было забинтовано от горла до кончиков ног, лишь лицо оставалось открытым. Он был «распят», то есть лежал, раскинув в стороны руки и ноги, даже одеяло не укрывало несчастного. Офицер непрерывно и стонал.

«Это обожженный, – догадался Александр. – Он испытывает адские муки. Похоже, все тело превратилось в сплошную рану. Конечно, развилась ожоговая болезнь со всеми последствиями. Наверное, есть и ожог дыхательных путей. Удастся ли ему выжить? Тяжелый вопрос».

Из размышлений Невского вывели посетители, если можно так их назвать. Борис Владимирович привел с собой своего коллегу по Ленинграду – Владимира Михайловича. Они стали оживленно обсуждать дальнейшую тактику лечения. Как понял старший лейтенант, ему предстояло перенести еще несколько операций, в том числе по пересадке кожи. Необходимо было закрыть огромную рану на бедре и животе своей же кожей, взятой со здорового бедра. Александр невольно поежился, представив, как с него «живьем будут снимать кожу». Жуть!!

Врачи удалились. Уснуть уже не удастся. Стал вспоминать события этого дня. Удивительно, как много может произойти в течение всего нескольких часов. Еще утром он был среди своих друзей по Кандагарской медроте. Потом было прощание, полет на самолете, долгая езда на санитарном автобусе по узким улочкам Кабула. И вот, он уже в главном военном госпитале. Начинается новый этап его жизни…

Принесли ужин, значит, уже вечер. Тарелку с пшенной кашей и рыбными консервами, стакан с чаем поставили на прикроватную тумбочку со стороны раненой руки. Даже при всем желании Невский не смог бы это достать и поесть. Но есть не хотелось.

Обожженному офицеру еды не полагалось – его кормили питательными растворами через специальный зонд-трубку. Не стал есть и его ближайший сосед с забинтованными глазами. Сосед Невского старательно съел все содержимое тарелки, а Юрий лишь выпил чай.

Минут через тридцать тот же солдатик в грязно-белом халате собрал все тарелки и молча унес.

Да-а-а, видимо, здесь выживает сильнейший. Никто кормить с ложечки не собирается. Надо приспосабливаться. Невский решил завтра же попросить лечащего врача переставить свою тумбочку налево от кровати, тогда он хотя бы сможет сам «кормиться». Место имелось. Умирать от голода не хотелось.

Хорошо бы уснуть. Усталость брала свое, но боль не давала расслабиться. Она волнами прокатывалась по всему телу. Как там учили мудрецы – надо начать думать о чем-нибудь приятном, тогда и боль не будет так мучить. Это легко только советовать.

Александр стал думать о доме, о дорогих для него людях – о жене и дочери. Вспоминал свой недавний отпуск. Четырехлетняя дочь не сразу его узнала, но зато потом буквально не слезала с его колен. А стоило им куда-нибудь пойти гулять – непременно крепко держала его за руку, словно боялась, что папа опять надолго исчезнет. Каждый вечер он читал ей на ночь книги. Некоторые книжки приходилось читать по нескольку раз – они были любимыми. Пытался даже придумывать свой текст, чтобы не читать одно и тоже, но дочь строго следила – не допускала самодеятельности, ведь сама помнила наизусть.

Одной из таких книжек была – «Рыцарь – Синяя Борода». Что в ней находила дочка – оставалось только гадать.

Невский вздохнул, вспоминая счастливые дни. Вдруг тревожная мысль забилась в голове – как он объяснит жене свое пребывание в Кабуле? О ранении он не писал (да и не смог бы, если захотел). По его просьбе писали друзья из медроты. Сочинили о его небольшом повреждении правой руки, мол, сломал по неосторожности пару пальчиков, гипс наложен. Как же его с таким небольшим повреждением переправили для дальнейшего лечения в Кабул?! Стоило об этом подумать хорошенько…

Размышления прервала медицинская сестра. Высокая, кареглазая, курносая. Она шумно объявила о своем появлении, широко улыбнулась, показав задорные ямочки на щеках:

– Привет, тяжелораненые герои! Сейчас я буду избавлять вас от болей! Кто первый желает?

– Здравствуй, Снежанночка! Начни с Сереги. Он у нас опять непрерывно стонет, ему хуже всех сейчас, – сосед Невского даже приподнялся на кровати. Он явно рад был видеть девушку.

Сестричка направилась к обожженному. Она остановилась рядом с кроватью, тихо позвала:

– Старший лейтенант Сомиков! Сейчас сделаю тебе укольчик, сразу станет легче. Поспишь, сил наберешься!

Сергей лишь на мгновение прервал нескончаемый стон. Потом все возобновилось. После укола он хрипло произнес: «Спасибо!» Видимо, это помогло, потому что стон вскоре прекратился.

Медсестра повернулась к соседней кровати.

– Ну, что, товарищ капитан Копейкин, ты по-прежнему ни с кем, кроме себя не разговариваешь? Я здесь, Петя! Укол обезболивающий будем ставить?

Офицер с плотной повязкой на глазах никак не отреагировал на ее вопрос.

– Ладно, буду исходить из назначений. Морфин пока тебе не отменили. Сейчас тебя «комарик» укусит за руку.

Она уже закончила инъекцию, когда раздался вопрос:

– Петька, кому ты будешь нужен, слепой? Ты и как врач кончился! – Капитан коротко хохотнул. Потом стал отвечать на свои же вопросы. – Это верно, согласен. Из армии меня выгонят, с медициной придется тоже расстаться. Ни кому не надо такой обузы. Жена узнает, наверное, сразу бросит. Сама будет сына растить. Впрочем, найдет зрячего. Красивая она…

Далее капитан продолжил негромко что-то бормотать, а сестричка уже подходила к соседу Невского.

– Николай, как ты? Укол обезболивающий поставим?

– Капитана Советской армии не так просто убить! Я и с одной ногой буду служить. Ты, Снежанночка, еще услышишь фамилию Красько. Клянусь! Но, понимаешь, болит эта сволочная правая нога, которой нет. Знаю. Все знаю, что это так называемые «фантомные боли». Понимаю, как врач. Но ничего не могу поделать. Ставь укол! А на охоту я все-таки буду ходить. Вернусь домой, залечу раны, протез надену и айда, с ружьишком дичь стрелять! «Охота – пуще неволи!» Не зря ведь так говорят.

После укола Николай облегченно вздохнул: