Анатолий Безуглов - Встать! Суд идет

— И вообще я не знаю, что важнее: вклад женщины в производство или здоровая, крепкая семья, настроение мужа, воспитание детей.

— Человеческий фактор, — напомнил я.

— Разумеется. Не секрет, что в семье, где оба родителя работают, нередко дети выглядят и учатся хуже.

— И мужья выглядят тоже неважно, — подытожил я.

— Я серьезно, — сказала Гранская. — Работая на семью, женщина работает на государство, на общество.

У меня чуть не сорвалось с языка, что Инга Казимировна плохо себе представляет семейную жизнь. Может быть, ее это обидело бы. Я промолчал. И еще раз подумал: «Даша работала. Всегда. И я никогда не чувствовал этого. И дети наши тоже. Может быть, моя жена исключение?»

— Что же будем дальше делать? — спросил я у следователя. — Надо закругляться. Сроки истекают.

— Знаю, Захар Петрович. Но пока они не истекли, придется копаться в этой истории.

— Надоело? — спросил я сочувственно.

— Есть такое, — кивнула Гранская. — Уж лучше бы какое-нибудь запутанное, сложное, чем это. Признаюсь вам, мне все больше и больше становится жаль Чупихину.

— Почему? — удивился я. Чего-чего, а такого признания от Гранской, нашего железного Казимира, не ожидал.

— Не знаю… Жаль, и все…

Задуматься о словах следователя меня заставил неожиданный приход самой Чупихиной.

Была она еще бледнее, чем в первый раз. Не было в Валентине Федоровне того злого напора, не было игл, которые торчали во все стороны, когда она прорвалась в мой кабинет с таким вызовом.

Чупихина высидела добрых часа три в приемной — у меня шло совещание и на прием надежды не оставалось никакой, о чем ее предупредила Вероника Савельевна.

И вот передо мной измученный, раздавленный, на все готовый человек.

— Я больше не могу, товарищ прокурор. Уж плакать не могу. Муж попрекает, что у меня такая подруга. Сын Николай, которого я с трехлетнего возраста вынянчила, всю ему душу отдала, перестал называть меня мамой. В школе, на улице его дразнят, что мать воровка. Я пыталась объясниться с Тамарой. Объясняла ей, что не брала я кольцо. Деньги, в конце концов, вместо него предлагала. Она говорит, что коль деньги предлагаю, значит, я взяла кольцо, а боюсь признаться. Как выйти из этого положения? Посоветуйте.

У меня что-то дрогнуло внутри. Может действительно она ни в чем не виновата?

— Валентина Федоровна, поймите мое положение. Допустим, я вам верю. И кольцо случайно потерялось. Но ведь есть другая сторона — Бражникова. Я не могу обвинять ее в нечестности, в преднамеренной клевете на вас без достаточных оснований.

Чупихина подняла на меня печальные глаза, большие на похудевшем лице, и кивнула:

— Да, конечно, я и не хочу, чтобы ее в чем-то обвиняли. Я признаю, что кольцо пропало в моем доме. За это я несу материальную ответственность и готова оплатить стоимость его хоть сейчас… Официально, через банк, через кассу, как это следует делать. Пожалуйста, согласна на штраф. Только скорее бы все это прекратилось.

— Увы, Валентина Федоровна, закрыть в таком случае дело мы можем только с согласия Бражниковой. Попытайтесь поговорить с ней еще раз.

Чупихина безнадежно махнула рукой.

…Буквально на следующий день после ее посещения, которое тронуло меня по-человечески, я имел еще одну беседу. Совершенно неожиданную. Человек приехал издалека.

— Макарова, Антонина Власовна, — представилась она. — Живу я в Норильске, работаю в общепите. Главный специалист.

Боевая, подтянутая женщина со скуластым, энергичным лицом.

— Извините, товарищ прокурор, что я к вам так запросто. Но Валентину и Тамару я знаю как облупленных. Мы ведь вместе в техникуме учились, жили в одной комнате. В общем, какая-то петрушка получается.

Я даже немного ошалел от ее напора. Хотел сначала послать к Гранской, но раздумал. Что-то в ней было симпатичное. Наверное, эта самая боевитость и энергия.

— Так вы кого защищать приехали? — спросил я. — Чупихину или Бражникову?

— Выдрать бы их обеих, да уже поздно. Получаю, понимаете, письмо от Тамары. Так и так, Валька воровка. Буквально тут же — от Валентины: Томка мошенница. Валентина и Тамарка чтобы такое затеяли! Они последний рубль делили, кусок хлеба пополам. Вальке идти на свиданку — Томка ей лучшее платье отдает. Томка на танцы — дай, Валька, туфли. Бери, пожалуйста. А тут — уголовное дело развернули. С ума они, что ли, посходили?

Я с все большим и большим интересом наблюдал за подругой Чупихиной и Бражниковой.

— Я могу поклясться, что Валентина честная, как перед богом. Уж как ей бедовать приходилось в техникуме, и то чужого куска не возьмет. Постесняется.

Про сало я пока промолчал. А Макарова продолжала:

— Да и Тамара никогда мошенницей не была. Свое лучшее отдаст. И что еще примечательно: стояли друг за дружку горой, одну обидят, другая тут же вступится…

— Антонина Власовна, — мягко перебил я, — вы давно с ними расстались?

— Лет пятнадцать. Ну, как техникум кончили.

— И часто виделись за эти пятнадцать лет?

— Я здешняя. Приезжаю раз в три года обязательно. Ну, может быть, раз в четыре года. А так больше на юге отдыхаю. Из-за детей. Солнца у нас мало. Ультрафиолета не хватает.

— И близко общаетесь с Бражниковой и Чупихиной, когда приезжаете?

— А к кому еще мне ходить? Так подружками и остались. Конечно, уже не то, семьи у всех. Свои заботы у каждого.

— Как, по-вашему, изменились ваши подруги, их отношения?

Макарова задумалась.

— Годы свое берут, — сказала она не спеша. Мои слова заставили ее кое-что взвесить в уме. — Валентина меньше изменилась. Тамара пополнела.

— Я не о внешности.

— Понимаю, товарищ прокурор. Конечно, с возрастом человек становится другой. Девчонками были, что в голове? Танцульки, ребята. Как бы пристроиться. То есть замуж выскочить. Но этого мало кто избегает. Тогда думаешь о семье, детях. Что-то надо приобретать, обзаводиться вещами. — Она вдруг вздохнула. — Я последнее время сама ругала Томку, что она о барахле больше думает, чем о людях.

— Значит, какую-то перемену заметили?

— Заметила. Это верно.

— Ну а Чупихина как?

— Та меньше, но тоже.

— Поверьте мне, товарищ Макарова, я человек объективный. Обе ваши подруги были у меня. Сидели вот на этом самом месте. Мне показалось, что их интересовали прежде всего какие-то ковры, холодильники, шубы, гарнитуры, а не то положение, в каком они очутились. Я не говорю о пропаже кольца. Истина, в конце концов, откроется. Как бы там ни было, обеих совершенно не трогала судьба и личность друзей. Ни боль, ни понимание, ни сострадание, ни душевная заинтересованность в человеке, который столько лет живет рядом с тобой, общается с тобой, делится самым дорогим. Почему так, по вашему мнению?