Александр Андреев - Богдан Хмельницкий в поисках Переяславской Рады

Лтовское войско Радзивилла в Киеве нависало над казаками в Белой Церкви, но в атаку не шло, справедливо опасаясь флангового удара от Переяслава и фронтального удара из гетманской ставки с последующим окружением. Хмельницкий с полками, державший и гарнизоны прикрытия во всех городах и местечках, тоже не мог выйти навстречу армии Потоцкого, потому что тогда бы Радзивилл, поставив на Днепре заслон от переяславских полков, отрезал бы его от баз снабжения и вместе с великим коронным гетманом зажал бы в смертельные клещи.

Потоцкий, пройдя с войсками через Дубно, Староконстантинов, Бердичев до Паволочи, от которой до Белой Церкви было меньше ста километров, вдруг свернул на Фастов, для соединения с войском Великого княжества Литовского. Две армии вторжения, как бы чувствуя что-то неладное, спешили объединить свои силы. Перед Потоцким оказалось небольшое местечко Трилессы.

Пятидесятитысячная наемно-жолнерская армия приказала крохотной крепости сдаться, но шестьсот казаков и тысяча пятьсот жителей за дубовым частоколом на валу ответили: «Уходите в Польшу, потому что это уже не ваша земля!»

Поставив против частокола батареи, жолнеры пробили его в нескольких местах, со страшными потерями ворвались внутрь, где не взяли ни одного пленного – все две тысячи защитников геройского местечка с женщинами и подростками погибли в бою. Солдаты регулярной армии польской Короны привычно разбили о стены головы оставшихся младенцев и стерли Трилессы с лица земли, еще раз показав Украине ее будущее. В огне ужасного пожара сгорели даже все деревья вокруг погибшего городка, а доблестные жолнеры носились по ближним хуторам, пили горилку, убивали все живое и другими традиционными для Польской Короны способами прославляли имя защитников отчизны.

Удовлетворившись на время трилесской бойней, армия вторжения довольного Потоцкого вошла в совершенно пустой Фастов и вдруг поняла, что отрезана от Польши и мертво окружена полками Богдана Хмельницкого.

20 августа до великого коронного и пожизненного гетмана Речи Посполитой наконец дошло, что его пятидесятитысячная армия может остаться в Фастове навсегда, расположившись на сто тысячах квадратных метров земли, вдогон за Иеремией Вишневецким. Вдруг в тылу армии вторжения, на дорогах в Житомир, Бердичев и Казатин и везде на западе, появилась казацкая войсковая группа наказного атамана-героя Ивана Богуна, и Потоцкий с ужасом понял, что назад в Польшу его никто не выпустит. На юге и востоке от Фастова, всего в нескольких десятках километров, встали молчаливые от ярости полки казацкой пехоты, и польские командиры, находившиеся почти в панике, понимали, что после Берестечко и Трилесс у них появились проблемы с возможностью попадания в плен: «Нам хлопы говорят – даже если захотите убежать, то не убежите. Мы окружены врагами со всех сторон, спереди, с боков и сзади, все мосты и переправы разрушены».

Казаки действовали с селянскими партизанскими отрядами, которые были везде, и все надежды традиционно влетевшего с войском в очередную беду Потоцкого были на Радзивилла, без которого с армией вторжения все было бы кончено. Коронные хоругви ринулись на почти киевское преградье Васильков, и в этом местечке великий гетман узнал, что полки Богдана Хмельницкого у Чернигова намертво отрезали дорогу домой и войску Радзивилла.

Вошедший 25 июля в пустивший его Киев великий литовский гетман Януш Радзивилл, конечно, мечтал ограбить великий город, и попытался создать для этого полузаконную причину. Он повел расследование – почему это безоружные киевляне без боя выпустили из города многотысячный казацкий корпус Ждановича и Гаркуши? Даже собственная, в пень ангажированная комиссия литвинов не смогла найти никакого киевского преступления, и раздосадованный Радзивилл, дело житейское, без суда посадил на кол многих горожан, объявив их мятежниками и не забыв, главное, конфисковать их имущество.

Возмущенные жители сами подожгли Киев. В пожаре сгорели две тысячи домов и отошедшего в предградье Радзивилла тут же атаковали киевский, белоцерковский и уманский полки. С большим трудом литвины отбились от меньших числом казаков, но это было все, что они могли сделать. Дорога в Литву была закрыта Хмельницким, и боявшийся высунуть нос из враждебного Киева Радзивилл почти в панике торопил и торопил марш армии Потоцкого, у которого от летучих казацких отрядов большие потери почему-то несли немецкие наемники, его основная ударная сила.

Совсем разболевшийся от возможного нового позора Потоцкий понял, что надо договариваться с Хмельницким, хотя бы о перемирии или вообще о мире, или о чем угодно, но только не о новой войне, потому что компания 1651 года оканчивалась совсем не польской победой у никакого Берестечко, а черт знает чем, например, возможной горой польских трупов. Сам Богдан, всегда предпочитавший прямой силе хитрость, совсем не собирался класть в землю своих единственных и незаменимых опытных казаков, множество из которых бы неизбежно легло во время уничтожения армии вторжения Польской Короны, которая через год прислала бы на Украину новое войско и его уже некому было бы встретить. 24 августа украинский гетман вежливо писал гетману польскому, уже знавшему, что в лагерь Хмельницкого для его поддержки прибыла пятитысячная татарская орда от хана Ислам Гирея, опять начинавшего свою двойную игру:

«Мы не хотим нового кровопролития, но ссора возобновилась с обеих сторон. Какая сторона виновнее – пусть бог рассудит. Нам было трудно наклонять голову под саблю, пришлось защищаться. Вы нападаете на нас с войском, и это ведет не к миру, а большой крови.

Кроме бога, никто вперед не может знать, кому на войне выпадет счастливый жребий. Извольте уведомить нам, чего требует король, и остановите войска. Мы можем продолжить войну, но пролито очень много христианской крови и нужно дать отдохнуть измученному народу».

Потоцкий на письмо ответил, и военные действия были остановлены на условиях Зборовского трактата. Тут же из недоброго к нему Киева в Васильков с войском ринулся Радзивилл и 3 сентября пятидесятитысячная коронная армия соединилась с двадцатитысячной армией литовской. Непонятно чему радовавшийся Потоцкий со всего своего давно подтачиваемого старкой ума заявил еще находившимся при нем казацким послам: «Вы дайте мне Хмельницкого, перебейте татар и отдайтесь на королевскую волю!»

Богдан улыбнулся, хорошо зная, что королята сильно расстраиваются, когда пытаются держать данное слово, и сходу вошел с войсками в Фастов, сжав коронную и литовскую армии под Васильковом у Германовки. Пытавшиеся сосредоточиться польские региментари в панике писали сами себе, потому что больше писать было некуда: «Мы оказались окруженными врагами со всех сторон. Хлопы захватили все дороги и пути сообщения, прервали все связи, перехватили всех гонцов и беспокоят нас постоянными нападениями. У нас уже начался голод!»