Александр Андреев - Богдан Хмельницкий в поисках Переяславской Рады

Впервые слово «казак» было упомянуто в древнейшей рукописи «Codex cumanicus» в конце XIII века в значении «передовой сторож, страж» и его часто переводили с монгольского языка, как «ко» – «броня» и «зах» – «рубеж». Совсем скоро казаки превратились в большое сословие и стали стражами своей любимой Украины. Витязи в казацких седлах, вольные и независимые, могли целыми днями не слезать с коня и переплывать непереплываемые днепровские пороги. Уже за полвека до рождения Богдана Великого их количество измерялось тысячами.

Нападения турецких и татарских орд на территорию Польской Короны и Великого княжества Литовского, в которые входили и украинские земли, делались все грознее и опустошительнее, а вражеские войска продвигались все дальше и дальше вглубь страны. В 1511 году на совместном польско-литовском сейме в Пиотрокове, обсуждавшем ежегодные турецко-татарские набеги на южные границы, воевода Остап Дашкович предложил создать в низовьях Днепра пограничную укрепленную линию, которую будут охранять украинские казаки. Дашкович собрал четырехтысячное войско, разделил его на полки и сотни, назначил старшин, полковников, есаулов, сотников, организовал казацкий суд. Он разделил войско на две части, служивших на границе и живущих в пограничных местечках, и ежегодно менял их местами. Деньги на содержание казаков начали разворовывать и в Варшаве, и в Черкассах. Новое дело полузаглохло.

Казакам, начавшим походы в 1516 году, иногда помогали полки великого литовского гетмана Константина Острожского, но против больших орд новые степные воины выстоять, конечно, не могли. Казаки никогда не теряли времени даром. Они стали непревзойденными мастерами боя, и враги запрещали своим воинам выходить с ними на одиночные поединки, исход которых был почти всегда очевиден. Казаки изучили до мелочей и переняли все татарские степные повадки, знали их дороги и переправы, извещали пограничное население о передвижении крымских чамбулов на север. В высокой траве подкрадывались казаки к татарскому отряду, остановившемуся на отдых, мгновенно отгоняли подальше пасущихся коней и вырубали татарских воинов, непривычных к пешему рукопашному бою. Смерть, постоянно присматривавшая за казаками в нескончаемой пограничной войне, сделала их отважными до полубеззаботности, а привычка во всем полагаться на себя выработала у них независимый характер.

Зимой казаки устраивали на каком-нибудь неприступном днепровском острове шалаши из тростника и веток, покрытые лошадиными шкурами, оставляли там сторожевую варту и возвращались в свои сели и местечки. На ярмарках они продавали отбитых лошадей и скот, боевую добычу: меха, шкуры, мед, засоленную золой рыбу. Казацкие рассказы о подвигах и привольной степной жизни побуждали их слушателей попытать казацкого счастья в поле. Один раз сходив в боевой поход, оставшиеся в живых мещане и посполитые уже ни за что не возвращались к прежней жизни и становились казаками, число которых все росло и росло.

Главными сборными казацкими центрами стали почти пограничные Канев и Черкассы, из-за чего в Московском царстве степных витязей именовали черкасами, часто путая с кавказскими черкесами. Казачество быстро распространилось по Киевщине, Полтавщине, Черниговщине и Подолии. Кроме полугосударственных пограничных и городских казаков, до которых жалованье доходило в лучшем случае через раз, появилось множество ни от кого независимых казацких ватаг со своими выборными атаманами, что по-тюрски означало военного командира. Прояви польские магнаты разум, справедливость и установив маломальский контроль над расходованием военного бюджета, они получили бы самое сильное войско в мире и полностью изменили бы полу-позорную историю Речи Посполитой, без крови и сражений добившись того, что в XXI веке в процветающей Славянской федерации миллиард человек говорил бы по-польски. Кичившиеся своим образованием, полученным в лучших европейских университетах, шляхетные нобили забыли, что вслед за любимым их латинским изречением «Divide et impeta» – «Разделяй и властвуй» всегда следует еще одно: «De mortius aut bene, aut nihil» – «О мертвых или хорошо, или ничего».

По своему духу украинские казаки стали прямыми продолжателями геройских подвигов удивительных богатырей Киевской Руси. Совсем скоро дипломаты и разведчики многих европейских государств докладывали своим правителям из столичного Кракова: «Украина – страна казаков, всегда желающая свободы, а сами казаки – ветвь европейского рыцарства, горячо хотящие возродить свою державу на просторах древне-славной страны Ярослава Мудрого».

Казачество Украины начало формировать идеологию вооруженного отпора у всего народа и некоторые умные политики Речи Посполитой решили, что это великолепное народное движение необходимо возглавить, а не подавлять. Они понимали, что казаки уже стали защитниками интересов украинского народа и это очень хорошо для справедливого развития Речи Посполитой, как конфедерации многих славянских народов. Неумные сенаторы Польской Короны, которых было значительно больше умных политиков, в узком магнатском кругу стали говорить, что не изнеженной и разленившейся шляхте тягаться с новыми степными богатырями, а значит, казаки – угроза государственной безопасности. Фемида закачала весы судьбы Речи Посполитой в горестном недоумении, и разлет их гирь увеличивался все больше и больше.

Украинские казаки прекрасно ощущали свою нарождающуюся страшную военную силу. Им нужен был свой защищенный национальный центр и они создали потрясающую Запорожскую Сечь уже в середине XVI столетия.

Запорожьем или Низом называли степи, лежавшие ниже порогов Днепра до самого Черного моря. Особенно красивы они были весной, эти великолепные безграничные шелковистые зеленые скатерти, пересекаемые многоводными реками с отвесными береговыми скалами, глубокими балками, логами, оврагами, с морем величественных густых дремучих лесов из лип, кленов, грабов, дубов, вязов, ясеней и даже чинар. Степи был плодородны и давали изобильные урожаи пшеницы, ржи, ячменя, овса, проса, гречихи, льна, конопли, картофеля, овощей, арбузов, дынь, винограда.

По обеим сторонам среднего и нижнего течения Днепра, особенно на левобережье, широко развалились плавни, низменные долины, покрытые сочной травой, высоким густым камышом и купами самых разных деревьев и кустарников. В дождливую осень плавни сплошь затоплялись водой и даже в самое жаркое лето, когда Дикое Поле, земли от притока Буга Синюхи до приморского юга и правобережного Днепра, представляло собой выжженное солнцем безжизненное пространство, они давали воду множеству животных и растений.