Людмила Шапошникова - Парава — «летучие рыбы»

Амулет, рожденный морем, солнцем, рожденный облаком, защитит нас везде от немилости богов и ашуров [6] Ашуры ― в индийской мифологии демоны тьмы. .

Ты, созданная золотым веществом, ты, созданная луной. Ты прекрасна на колеснице, ты, созданная сверкающим бриллиантом, да продлишь наши жизни.

Кость богов, превращенная в жемчуг, ожившая, живет в воде.

Я привязан к тебе жизнью, блеском, силой и долголетием, жизнью, длящейся сто осеней. Да защитит нас амулет жемчуга.

— …жемчуга… — вторит эхо.

Слово плывет и гаснет в голубоватых бликах жемчужной короны богини. Я стряхиваю с себя гипнотическое оцепенение и поворачиваюсь к жрецу.

— Смотрите, — он показывает на жемчужную корону, украшенную несколькими рубинами. Жемчужины в короне крупные, чистого серебристого оттенка. Это подарок храму великого наяка [7] Наяк ― титул феодального правителя в Юго-Западной Индии. Тирумала. Теперь такого жемчуга нет.

Махараджи Майсура и Траванкура были тоже щедрыми покровителями. Многие заминдары [8] Заминдар — индийский помещик. Мадураи и Рамнада дарили жемчуг.

— И все подношения богине Минакши?

— О да! Но богиня щедра в своих милостях и в своей благосклонности и к шудре и к брамину. К тем же, кто делает богатые подарки, она особенно благосклонна. Теперь посмотрите сюда. Это уникальный ковер.

Огромное полотно заткано жемчугом. На нем крылатые богини, диковинные птицы и мифические звери.

— Это ковер побывал в Англии. Его показывали королеве Виктории как редчайшую ценность.

Я смотрю на ковер и думаю о тех, кто добыл этот жемчуг со дна океана, достал жемчужные раковины, «рожденные ветром, воздухом, молнией и светом».

Вечером того же дня я еду в поезде третьим классом в Мадрас. За окном полная луна, как мячик, скачет по верхушкам кокосовых пальм. В купе горит тусклая лампочка, грязный пол заплеван, замусорен кожурой бананов и кусками газет. На деревянных скамьях тесно сидят пассажиры. Предстоит бессонная ночь. Некоторые, правда, пытаются дремать, сидя на полу и прислонившись к обшарпанной стенке вагона. Но остальная публика общительна, весела и говорлива. Мерно стучат колеса, в открытое окно врывается свежий ночной ветер. До меня долетают обрывки разговоров.

Напротив меня сидит старик в желтой чалме, рядом с ним две немолодые женщины в поношенных сари, а у окна высокий плечистый парень. Кожа его лица совсем темная, голову венчает великолепная, буйно вьющаяся шевелюра. Старик рассказывает женщине:

— И вот он входит в дом и видит: посередине комнаты лежит кобра… — Старик замечает мое внимание и обращается ко мне, как к давно знакомой.

— Мэм, вы видели когда-нибудь кобру?

Я утвердительно киваю.

— Так вот эта кобра… — продолжает старик.

Парень перебивает его.

— Подумаешь, кобра! «Мэм, видели ли вы когда-нибудь кобру?» — Голос парня звучит по-стариковски. Он явно передразнивает соседа. Старик обиженно замолкает.

— Ну что кобра, — продолжает парень, — их у нас в Индии полно. Ну покажите мне хоть одного, кто не видел кобру. А вот скажите, — обращается он ко мне, — видели вы жемчуг и раковины, в которых он вырастает?

— Что-что? — спрашивает старик, уже забывший и кобру и свою обиду.

— Видела, — говорю я, — в храме Мадураи.

И у нас сразу завязывается разговор, естественный и непринужденный, как это бывает только в третьем классе индийских поездов.

— Вы знаете, я парава. И отец мой парава, и дед парава. В общем, все мы парава.

— Парава, парава, — говорит старик. — А кто такие парава, неизвестно.

— Как неизвестно? — сразу отзывается парень. — Народ такой. Мы ныряем за жемчугом и чанком [9] Так называют в Индии моллюска Turbinella rapa. Раковинам чанка индийцы придают мистическое значение. .

Стоящие в проходе, заинтересовавшись, пододвигаются ближе.

— Мы всегда этим занимались. Живем мы в Тутикорине, на берегу океана.

Этот парень мне определенно нравится. В каждом его слове, в поведении и в том, как он смотрит на собеседников, чувствуется скромная гордость человека, знакомого с опасностями.

Луна склоняется к горизонту, ночные бабочки бьются о стекло пыльной лампы, мелькают фонари станций и полустанков. А парава рассказывает:

— Нырять за жемчугом непросто. Надо знать места. А у побережья Тутикорина таких мест много. Вот если дно песчаное, то раковины жемчужницы на нем не выживают, а на каменистом дне их всегда можно найти. Но не в каждой раковине бывает жемчужина, это уж как повезет. Иногда можно выловить тысячу раковин, а жемчуга нет. Раньше, говорил мне дед, жемчуг был крупный, а теперь не больше зернышка черного перца. Не успевает жемчуг вырасти, его вылавливают. Лов жемчуга бывает не каждый год. Вот последний раз мы ныряли за жемчугом в 1961 году, а теперь 1965-й, и мы не знаем, когда снова объявят лов. Зато уж если сезон, мы устали не знаем. Выходим в море иногда до рассвета, а возвращаемся — солнце уже низко над горизонтом. Океан бурный, нырять трудно. Но мы, парава, с детства к этому привыкаем.

— Ну а акулы? — спрашивает кто-то.

— Есть и акулы, и рыба-скорпион, и ядовитые медузы. Только надо уметь беречься. Да не всегда это удается.

— Айо… — вздыхают рядом.

— Вот мэм, — парень кивает на меня, — видела жемчуг в храме. Это все наша работа. Жемчуг там старинный. Может быть, это мой прадед достал его со дна океана. Да только мой прадед и штанов себе не нажил ловлей жемчуга, а вот жрецы Мадураи отрастили жирные животы. Правда, мэм?

— Сущая правда, — смеюсь я. — А скажи, различается ли как-нибудь жемчуг по величине или форме?

— Сейчас я вам расскажу. Вот если жемчужину находят в мякоти мантии, то это ценный жемчуг. А если жемчужина на мускулах или на самой раковине, то она совсем ценности не имеет. Самая ценная жемчужина — это ани. Она совсем круглая, и нет в ее форме изъянов. И блеск у нее чистый. Но такие жемчужины попадаются не часто. Анатари — почти такая же, но с изъяном в форме или блеске. А вот масанку и каллипу, у тех дефектов много и в форме и особенно в цвете. В них нет чистоты цвета жемчужин ани и анатари. А то есть жемчужины — мы их называем вадиву — их ценность определяется по красоте. Я их видел. Нет ничего прекраснее такой жемчужины. Иногда попадаются по две спаянные — это курал, есть и больше двух — писал. Их ценность небольшая. Совсем неправильные и сморщенные жемчужины — маданку — дешевые, тул — мелкий, его даже и не считают за жемчуг. Только давно мы не видели жемчуга, все ныряем за чанком…

Поезд замедляет ход. Уже видны редкие фонари маленькой станции.

— Ну а как вам платят? — спрашиваю я.

— Да долго рассказывать. А уже моя станция. Послушайте, мэм, приезжайте к нам сами, все и узнаете. Приезжайте, не пожалеете!