Татьяна Москвина - Всем стоять

Тем более что на подходе очередной виток издевательства над классикой. Сценарист Иван Охлобыстин и режиссер Роман Качанов собираются создать фильм о современности под названием «Даун Хаус», используя роман Достоевского «Идиот». Есть проекты, вызывающие зеленую тоску уже в замысле. «Идиот» – произведение, не имеющее никаких точек соприкосновения с нашей действительностью. Ни людей таких нет, ни страстей. Что там можно осовременить – ума не приложу. Все забавляются ребята. А драматург Максим Курочкин, прославившийся тем, что в его пьесе «Кухня» провалился даже Олег Меньшиков, дотоле не знавший поражений, по слухам, приглашен в один московский театр осовременивать «Пигмалиона» Б. Шоу. Ну, это-то как раз можно сделать легко. Например: один преподаватель сценической речи встречает у Большого театра мальчишку, торгующего кокаином, и на пари с отставным полковником ФСБ берется сделать из этого мальчишки героя журнала «Вог» и оперного певца… Но круги, близкие к Литературному институту, утверждают, что Курочкин – это что, а вот учится сейчас на драматурга некто Коровкин, так когда этот Коровкин войдет в полную силу, все буквально померкнет перед ним. Подождем Коровкина!

Странное время: сомнительные театральные эксперименты (а театральные эксперименты, по моему глубокому убеждению, надо показывать бесплатно) и замшелая рутина идут в больших помещениях с балконами и ярусами, а классическое, драгоценное искусство Петра Фоменко обретается в двух «щелях», крошечных зальчиках бывшего кинотеатра «Киев». И на том спасибо, все ж таки можно некоторым счастливцам оторваться от созерцания современности (это, прямо скажем, невеликая ценность) и увидеть театр ясный и прекрасный…

Кинематограф в уходящем году к идее повышения мужской активности отнесся скептически. Несчастный Бунин, затюканный бабами («Дневник его жены» Алексея Учителя), новый русский Майк, обреченный и всеми преданный («Москва» Александра Зельдовича) – и вдобавок «Зависть богов» Владимира Меньшова, из которой ясно видно, что в Советском Союзе мужчин нет и взяться им неоткуда (действие картины происходит в начале восьмидесятых годов и посвящено роману русской женщины и француза). Правда, держащий руку на пульсе Родины Алексей Балабанов придумал двух неутомимых упырей («Брат-2»), одного прикинутого под отмороженного ангела (Сергей Бодров-младший) и другого в своем первозданном виде (Виктор Сухоруков). Они как раз и воплощают образ бессмысленной и беспощадной русской активности, перед которой якобы пасует сама Америка. Бедные провинциальные мечты. Стоит только взглянуть на госсекретаря США Мадлен Олбрайт, по одному звонку которой американский гражданин Поуп, схвативший на русском суде двадцать лет по рогам за шпионаж, первым утренним самолетом вылетел на родину, чтобы понять – в настоящую Америку, Америку с лицом Олбрайт, не стоит соваться со своими доморощенными обрезами. Америка своих граждан не сдает, чем и сильна. Это к вопросу, где правда. Приведите хоть один пример такого отношения России к своим гражданам и отправляйтесь далее грезить о том, что мы там кому-то что-то, дескать, «покажем».

А настоящим мужчиной оказалась писательница Татьяна Толстая, выпустившая в свет роман «Кысь». Это антиутопия, чем всегда занимались мужчины, и, надо сказать, Толстая в своем романе как рассказчик совершенно перевоплотилась. Впору вскричать: «Ужель та самая Татьяна?», а не воскресшие А. Белый, А. Ремизов и Ф. Сологуб в одном лице, – так сильна писательница в стилизации речевых особостей рассказчиков начала века. Действие романа происходит после «Большого взрыва», уничтожившего цивилизацию, когда на месте Москвы образовалась деревенька, живущая традициями устной культуры и питающаяся мышами, «червырями» да «ржавью». Верховодят тут те немногие, у кого сохранился доступ к книгам, к Слову. Занятная фантасмагория Толстой, может, хромает сюжетно, но завлекает стилистически. Но, Татьяна Никитична, не кажется ли вам, что Большой-то взрыв уже вроде бы незримо-то и состоялся. Правда, мутировали души, не тела. Зримого уродства нет. И те, кто помнит о Слове и имеет к нему доступ, никем не верховодят. Как-то они так, в стороне от шума и даже от литературных премий – как лучший русский писатель Людмила Петрушевская – живут особливой уединенной жизнью, ни над чем не властвуя и никуда не порываясь.

И сколько бы ни прошло веков, никакой дух времени и никакая мода не смогут отменить человеческого достоинства – субстанции, не имеющей ни пола, ни возраста. Может быть, культура наступающего века уделит ей какое-то внимание? Опять-таки мечтаю и мечтаю. Тихо и безвредно. «Как можно меньше вреда Родине» – вот мой девиз. С Новым годом, родная культура! (Последнюю реплику рекомендую исполнить на музыку Леонида Десятникова, «Колхозная песнь о Москве» из фильма «Москва», – лучшее, что довелось в уходящем году услышать…)

2000

В Сочи завершился очередной XI «Кинотавр»

Приятная женщина средних лет стояла в огромной толпе зрителей и отчаянно вглядывалась куда-то, сокрушенно шепча: «А Петренко я так и не видела!»

И мне стало совестно.

Я-то видела Алексея Петренко по нескольку раз на дню. Ходила мимо Веры Глаголевой. Разговаривала – страшно сказать – с Дмитрием Дибровым. Ездила в лифте со Светланой Светличной. В общем, того, чего нормальному человеку хватило бы на всю жизнь, было у меня в избытке. Но на вопрос о том, кто же был счастлив на «Кинотавре», есть только один ответ: они, только они – простые зрители.

«Кинотавр» (форма жизни и произведение искусства Марка Рудинштейна) – ежегодная материальная помощь отечественным кинематографистам. Сюда приезжают семьями и живут обстоятельно, со вкусом. Фестиваль не имеет аналогов и не надо ему их иметь. Потому что матпомощь кинематографистам необходима для душевного здоровья всего населения. Любая культура обладает условным пантеоном небожителей, списком символов – и таким образом «простые люди» приветствуют существование «непростых людей», а это внушает некоторую надежду на человеческое развитие.

Один из самых устойчивых символов «Кинотавра» – ювелир Андрей Ананов, автор главного приза фестиваля – «Золотой розы». Завсегдатай Монте-Карло, игрок на миллионы, он выпустил две книги о себе, продававшиеся тут же, в гостинице «Жемчужина». Одна книга называлась «Два туза в прикупе», другая – «Выход есть!». По вечерам Андрей Ананов дефилировал по кинотаврскому Бродвею – бару «Нептун», а за ним, колыхаясь, как березки на ветру, шествовали четыре девушки нечеловеческих пропорций. Но, видимо, ничто не в силах загасить себялюбивый пожар в душе этого человека, и наш Монте-Кристо каждую свою речь начинает с того, что он, как профессиональный актер и режиссер, хочет сказать, что и т. д. и т. п. То есть искусство по-прежнему сохраняет репутацию лучшего, хоть и коварного прибежища мужского самолюбия.