Юрий Скоп - Избранное

— Не кажется ли вам, уважаемая Ксения Павловна, что мой Кряквин… именно такой потому… что он мой. Разрешите откланяться.

Ксения закрыла лицо руками…

Варвара Дмитриевна, прихрамывая, вышла из гостиной. И одновременно протрещал в тишине телефон.

Ксения вскочила и выбежала в коридор. Сняла трубку, видя, как торопливо надевает пальто Варвара.

— Слушаю вас. Да, я. А-а… Добрый вечер, Юлий Петрович. Ничего, ничего… Не спала? Что? Нет, Иван Андреевич сегодня не звонил. Нет… я думаю, завтра. Да… Как всегда, наверное, утренним рейсом… Кого провожаете? Студеникина? Понимаю… И ему от меня. Что? Это хорошо, что весьма… Одну минуту…

За Варварой Дмитриевной сухо стукнула дверь. Ксения растерянно стояла в коридоре, забыв о трубке. На двери раскачивалась, тускло поблескивая, стальная цепочка.

Юлий Петрович Шаганский, начальник бюро социальной психологии и социологических исследований комбината, звонил на квартиру Михеевых из кабинета директора ресторана «Пурга». Никто его об этом не просил, и особой надобности в дополнительном узнавании о приезде Ивана Андреевича, конечно же, не было. Просто Юлию Петровичу надо было хоть чем-нибудь да заняться, надоело ему сидеть без внимания в уже основательно подогретом обществе сослуживцев, собравшихся в этот вечер в банкетном зале «Пурги», чтобы отметить отъезд из Полярска в Москву бывшего начальника рудника Нижний — Альберта Анатольевича Студеникина.

Поначалу еще все шло ничего, Юлий Петрович с ходу перехватил инициативу, многозначительно произнес заранее отрепетированный тост в честь «изменника ро… (пауза), извиняюсь, ру… дника…», удачно подкинул пару самых свежих анекдотов, которые притаил до подходящего случая после недавней ночевки у него знакомого лектора-социолога из Ленинграда, хорошо скаламбурил в адрес главного экономиста Гимова, известного на комбинате потрясающей осторожностью и скупой предусмотрительностью во всем, активно высказал свое отношение к последним событиям в Ливане — так что был вполне удовлетворен собой. Но постепенно, по мере провозглашения последующих тостов, Юлий Петрович все трудней и трудней отыскивал в нарастающем гаме и разговорной неразберихе паузы, когда бы мог еще и еще явить свое неисчерпаемое остроумие и полемический блеск, и он заскучнел, подзамолк, отошел в тень, все более и более тяготясь своим пребыванием здесь.

Если бы Юлий Петрович мог позволить себе выпивать, как все, что когда-то, не так уж и давно, он умел делать, или хотя бы хорошо закусывать — это бы хоть как-то компенсировало вынужденное бездействие его за столом, но, к сожалению, и то, и другое Юлию Петровичу было категорически запрещено врачами после случившегося с ним два года назад в Кисловодске инсульта. Прихватил он его основательно, и впоследствии, выкарабкавшись-таки из болезни, Юлий Петрович остался заметно помечен ею: при ходьбе подволакивал правую ногу и говорил теперь с некоторым затруднением. Последнее было для него, пожалуй, самым тягостным. Ведь он славился по всему району своими лекциями, докладами, выступлениями…

Юлий Петрович по натуре был человек чрезвычайно деятельный. Он любил говорить. И мог говорить вечность, лишь бы слушали. Он знал все и обо всем. На трибунах и перед аудиторией он возгорался благороднейшим пламенем оратора, логично и неколебимо отстаивающего свою уверенность и убежденность. В такие минуты Юлий Петрович делался как бы выше ростом, стройнее и элегантнее. Голос его был звучен, он слегка грассировал. Скользкая седина поредевших волос и отлично ухоженные усы импозантно дополняли чуть восточную внешность. Каждый жест был необходим и важен.

Юлий Петрович прожил на Севере много, и за эту жизнь кем только не был на Севере… Полярские старожилы помнили его еще в подтянутой форме офицера НКВД, это когда еще рудничные зоны бдительно охранялись с молчаливых сторожевых вышек, и по ночам, в подсиненном морозном безмолвии, бело дымились в горах бессонные луны прожекторов…

Потом он возглавлял руководство всем снабжением района… Потом верховодил подсобным хозяйством комбината… Позже числился кем-то в орсе, а перед тем как стать социологом, побыл снабженцем на руднике Нижний. Отсюда его и попросил уйти нынешний главный инженер комбината Кряквин. Он тогда заступил в должность начальника рудника.

Прощальный диалог Кряквина со снабженцем Шаганским тоже зафиксировался в памяти полярских старожилов. Кряквин вызвал Шаганского в кабинет и спросил, почему рудник до сих пор не обеспечен нужным количеством лесоматериалов.

Юлий Петрович кивнул, понимая, пошевелил губами, открывая золотые коронки, и, как всегда, намерился отвечать обстоятельно и логично:

— Видите ли, Алексей Егорович, для того, чтобы лес стал просто деловой древесиной… то есть крепежником, брусом, шпалой, тесом и… если хотите, даже дровами… э-э… необходимо понять и усвоить всю специфику существующей организации лесозаготовительного производства в суровых, полярных условиях…

— А для того чтобы крепежник был в руднике, — остановил его Кряквин, — я бы просил вас, Юлий Петрович, как можно скорее… вот прямо сейчас — освободить занимаемое вами место и на досуге усвоить и понять всю существующую специфику организации горных работ под землей. Всего наилучшего.

При Кряквине Юлий Петрович проработал на руднике всего три часа. Оттого, вероятно, и не мог никак позабыть столь обидно короткого стажа совместной деятельности. Вот почему и сейчас, спустя столько лет, он нет-нет да и отплачивал помаленьку Кряквину свой душевный должок, не упуская любой возможности намекнуть директору комбината, доверием которого он, к удивлению многих, пользовался в последнее время, о выдающихся способностях главного инженера и о его все возрастающем авторитете руководителя в сфере рабочего класса комбината.

Да, Юлий Петрович именно хвалил и умело возвеличивал перед Михеевым фигуру Алексея Егоровича… Никогда не опускался при разговоре с ним до обывательских, пускай и доверительных, сплетен, никогда не пытался подловить Кряквина на каких-то неизбежных житейских промахах и мелочах… Наоборот, именно каждую мелочь Юлий Петрович умело облекал в высшее проявление инженерного ума Кряквина, с не видимым никому удовольствием отмечая раз за разом или придумывая глухую пока еще и неосознанную неприязнь Михеева к своему главному инженеру…

Когда веселье компании в банкетном зале дозрело до «борьбы на локотках», Юлий Петрович, не замеченный никем, вышел в холл ресторана. С минуту подышал здесь свежим, клубливо струящимся из открытой фрамуги воздухом, затем демократично потрепался со знакомым метрдотелем, одетым в несколько необычный для Полярска отутюженный фрак, заглянул в основной зал ресторана, где электрически буйно гремел оркестр, сновали молоденькие официантки и одинаково неумело прыгали друг перед другом, размахивая руками, танцующие, а потом и надумал позвонить Ксении Павловне Михеевой, расположением которой — он этого добился неназойливым вниманием: цветы, информация о дефицитных товарах на складе, анекдоты, редкие книги и прочие милые пустяки — пользовался.