Юрий Скоп - Избранное

И на хуторе под Мерсрагсом в конце бессолнечного, с дождиками, дня раздался вдруг телефонный звонок из «Лиесмы», после чего мне пришлось отложить ремонт древнеегипетского электроприбора и хорошенько помыть руки. Что же касается компота из сорванных ветром яблок, то он только сегодня, вот прямо сейчас, — я, ей-богу, с минуту назад отрывался от пишущей машинки и заглядывал в кастрюлю, — вкусно так забурлил на газовой плите.

А Маргарита с утра укатила на своем зелененьком «жигуленке» в Ригу. Без пятнадцати одиннадцать у нее в радиокомитете разговор с Раймондом Паулсом. Я знаю, о чем он должен быть, и, по правде сказать, волнуюсь за его исход. Ведь если Раймонд действительно согласился подготовить для Маргариты программу сольного концерта, озвученного уже изнутри очарованием раймондовского дара, о чем Маргарита мечтает давно, тогда…

Впрочем… я уже достаточно много знаю о той профессиональной среде, что окружает мою жену. Это знание и вывело меня на замысел, который я поставил, так сказать, на очередь и над сутью которого нет-нет да раздумываю и сегодня. Хочется, очень хочется однажды художественно расшевелить одну основательно поднаболевшую и, значит, застоявшуюся проблему: талант и власть таланта.

Чтобы стало чуть-чуть понятней, о чем идет речь, представьте, пожалуйста, что такое, скажем, для моей родной Иркутской области имя писателя Валентина Григорьевича Распутина… Можете представить, сколь высока и ответственна социальная роль его и поступки?.. А высказанное вслух мнение? А вкусовые привязанности?.. У-у-у…

Не приведи господь, если высочайшее дарование такого вот человека не опирается на идентичность нравственного содержания его души. Ножницы эти дорого обходятся. Именем таланта несовершенный духовно владелец его может, сам того не замечая, основательно вредить развитию других талантов. Понимаете?.. Ведь он, ослепляя своим дарованием слушателя, зрителя, читателя, администратора, слепнет и сам, привыкает корифействовать, диктовать, командовать, капризничать, выпрашивать, интриговать, разделять, заискивать, прислуживать, подличать, в конце-то концов, оберегая всем этим только одно — свое местоположение на вершине общественного мнения и свою неприкосновенность там. Происходит чудовищное перерождение: владеющий талантом печется не о таланте — нет, — о власти, которую он вкусил благодаря наличию таланта и которую желает отныне вкушать беспрестанно.

На всякий случай все-таки оговорюсь: все это никоим образом не касается моего земляка и друга Валентина Распутина. Тут все в полном порядке. Валя, поверьте на слово, по-прежнему, несмотря на всемирную известность, скромен, отзывчив, душевен, человечен.

После телефонных переговоров с корреспонденткой «Лиесмы» мы с женой засиделись допоздна. Изредка выходили на улицу, все надеясь, что откроются звезды. Но их так и не было, зато, когда стих ветер с моря, округу накрыло такой тишиной, что мы невольно перешли на шепот. Неожиданно для себя я спросил Маргариту:

— А ты довольна своей певческой судьбой?

Она сразу отозвалась вопросом:

— Ты это как писатель или…

— Или, конечно, — улыбнулся я.

Она чуть слышно вздохнула:

— Понимаешь… я очень много чего не сделала. А могла… Да вот как-то пропустила мимо, мимо. И конечно же, мне надо было больше сохранять себя как личность на эстраде. Меньше растворяться в дуэте. Больше искать себя в том, что могу и хочу… По-моему, нет ничего безжалостней, чем эта машинная, глухая к певцу, плановость работы нашей филармонии. Это же какое-то колесо!.. Раньше двадцать — двадцать пять концертов в месяц. Сейчас шестнадцать — восемнадцать. А каждая новая программа делается на год-полтора. Вот и крутишься, крутишься в ней как в консервной банке. Хочешь не хочешь, можешь не можешь, а выходи на зрителя с полной отдачей, как на премьеру. Он же на каждом концерте разный. Он верит тебе. Хочет душой отдохнуть на хорошей песне, а я, честное слово, так люблю своего слушателя. Никогда не предам его! Буду петь на последнем нерве, на последней ниточке голосовой связки, но не покажу, что мне уже тошно оттого, что я пою, пою, пою…

Я переждал немного, физически ощущая сердечность волнения любимого человека. Не встреть я Маргариту на этой земле… не знаю, как бы у меня все сложилось потом. Предыдущий брак вымотал окончательно. Я на годы лишился возможности и желания спокойно работать. На годы.

Луг перед зданием лесничества, там горел огонь, заметно бледнел. Это по низинкам накапливался предрассветный туман. В саду тяжело стукнуло в землю отпавшее яблоко.

— Рита, — шепнул я, — а может, стоит на этих четырех страничках для «Лиесмы» затронуть твою болячку, а?

— Имеешь в виду тот выпад в газете «Литература ун Максла»?

— Да.

— Не знаю… Но во мне до сих пор не проходит желание написать по этому поводу статью. Другое дело — сумею ли я? А хочется сильно. «Литература ун Максла» той статьей просто обидела меня. Ты знаешь. Но дело тут не во фразе, где автор конкретно прошелся по моему адресу, мол, «по-прежнему Маргарита Вилцане носит на сцене свои романтические костюмы», а петь — это уже так и подразумевается под строкой — разучилась. Нет. Хотя и это крайне несправедливо. Меня глубочайшим образом возмутил пассаж о том, что единственная функция и цель эстрады — это развлекать подростков. Чушь какая-то!.. Неужели эстрада не способна прививать чувство прекрасного? По-настоящему эстетического? А патриотизм? Гражданственность?.. В конце-то концов, «Синий платочек» Клавдии Ивановны Шульженко пронесли сквозь войну вместе с боевыми знаменами. Да что там говорить!.. Конечно, эстрада виновата, когда с нее глушат децибелами, ритмом, но не мелодией. Когда вместо действительной поэзии поется рифмованный набор слов. Когда на эстраде дергаются, а не танцуют. Когда с нее бессовестно демонстрируют неумение одеться, безвкусицу, уродливость внешнего вида. Когда в микрофон не поют, а кричат, визжат, насморочно гундят, форсируя этим что угодно, только не вокальные данные. Если бы я смогла написать статью, я бы в ней обязательно затронула проблему недореализованности нашей национальной латышской эстрады. До сих пор не пойму, с чьей это «легкой руки» погуливает вокруг нас, певцов, некое мненьице, что в республике нет исполнителей. Вот и приходится из-за этого, дескать, приглашать «звезд» со стороны: Аллу Пугачеву, Валерия Леонтьева и так далее. Да, да!.. Вот я и хотела бы спросить у латышей — это действительно так? Тогда куда же они подевались? Что — полностью реализовано дарование Виктора Лапченка? Или почему это мы все позволили так рано сойти с большой эстрады Норе Бумбиере, обладающей необычайно красивым голосом и редкостной, природной музыкальной одаренностью? А все ли отдал слушателю характерный исполнитель Ояр Гринбергс? То же самое — своеобразнейший певец Имант Ванзович? Мирдза Зивере? Почему никак не пробьют себе дорогу на большую эстраду Харал Симанис и Андриан Кукувас? И пробьет ли ее потенциально очень интересный Эйнар Витолс?.. Я сейчас называю только тех, с кем меня лично сводила работа на эстраде. Открыть новое имя в искусстве, конечно же, нелегко, но, как мне кажется, все же легче, чем помочь раскрыться до конца тому, кто уже открыт и известен. Вот где нужна настоящая доброта. И желание, вернее, даже потребность быть добрым. Пойдем спать. Завтра у меня трудный день. Впрочем, погоди-ка… — Маргарита протянула руку с часами к свету, бьющему из раскрытой двери в сенцы, — завтра уже сегодня.