Юрий Скоп - Избранное

— Это вы про футбол? А-а…

— Нет, нет. Позвольте… Что такое «а-а»? Вы уж, Сергей Сергеевич, поподробнее, пожалуйста. Прокомментируйте. Вы спортсмен. Тренер! Вам и карты в руки…

— А правда, Сергей Сергеевич. Расскажите, — сыграла в заинтересованность Ксения Павловна.

Это ободрило его, и он, отхлебнув минеральной воды, заговорил:

— Видите ли… Я не футболист. Моя специальность — легкая атлетика. Но… если хотите… я знал, что наши проиграют французам. Предвидел это. Только, естественно, не говорил. У каждого вида спорта свои проблемы. Но… независимо от видов они в чем-то, безусловно, идентичны.

Михеев поднял глаза на тренера и едва заметно улыбнулся:

— Любопытно.

Пожалуй, только Ксения Павловна сейчас уловила в его интонации дальнюю, хорошо замаскированную иронию.

— Вероятно… — продолжал размышлять Сергей Сергеевич, — как и в легкой атлетике, так и в футболе… имеющиеся планы и программы подготовки… не совсем гарантировали накопление, именно на данном отрезке времени, лучшей формы…

— Та-ак… — приостановил его Михеев. — Выходит… у вас, в спорте, назрела необходимость проведения конструктивных реформ?

— Безусловно! — с некоторым пафосом ответил Сергей Сергеевич. — Сегодня уже не только мастерство и не только совершенная техника решают успех.

— А что же еще? — продолжал свою игру Михеев.

— Я отвечу. Любовь к спорту. Любовь к игре… Вот что! Мы ведь в основном без любви бегаем и прыгаем. А по обязательству. По требованию… Волюнтаризм. Вот спортсмены и ведут себя, как на нелюбимой работе… Я же считаю, что сегодня в наших планах на первое место должна выйти любовь…

— Значит, по-вашему, любовь тоже поддается планированию? — с внешним участием спросил Михеев. — Как же тогда понимать ваш тезис относительно авторитарных требований, волюнтаризма?..

Ксения Павловна внимательно посмотрела на мужа. Она была удовлетворена, что сумела завести его.

Драматург в разговор не вмешивался, с интересом следя за диалогом.

— Я понял вас, Иван Андреевич, — сказал тренер. — Безусловно, любовь, как чистое чувство, спонтанна… Но в том-то и состоит сверхзадача, чтобы прививать спортсменам любовь к своей специальности и постоянно удерживать ее на голодном, призывном пайке. Как тренер, я считаю… Сегодняшний классный спортсмен должен отвечать и соответствовать трем главным требованиям… Хотеть прыгать и бегать, знать, как прыгать и бегать, и быть способным прыгать и бегать…

— Хотеть, знать и быть… — повторил Михеев. — Но хотеть и знать — это еще не любить… Не так ли?

Только сейчас Сергей Сергеевич почувствовал что-то… Глянул на Михеева вопросительно, но лицо Ивана Андреевича было непроницаемым, и он успокоился…

— Возможно, что вы сейчас не поймете меня… Спорт специфичен и сложен для неподготовленного… Но я попытаюсь проиллюстрировать на примере…

— Да, да. Будьте любезны, — кивнул Михеев.

— Представим себе, что появляется некий такой индивидуум… Здоровый от бога, сильный как дьявол… Короче, с отличными данными. Сейчас, кстати, такие случаются и в шестнадцать лет. Пресловутая акселерация… Так вот, тут бы, по здравому смыслу, и дать этому индивидууму возможность как можно подольше и относительно поспокойнее побегать, так сказать, в свое собственное удовольствие… Безо всяких рекордов. Без хлопот о победах и, значит, престиже тренера… Ведь придет час, и парень побежит… И прибежит на пьедестал. Сунет шею в хомут лаврового венка… Непременно! Ан нет… Мы тут как тут… Мы, тренеры, сейчас же, с той же самой минуты, начинаем практически убивать в юных спортсменах своими завышенными требованиями, которые и порождают в них дополнительный стресс, естественную, натуральную любовь к спорту, с которой они пришли в него… В этом вся суть! И спортсмены, постепенно, постепенно, начинают вести себя, как на нелюбимой работе. А с нелюбовью нельзя побеждать на дорожках…

— Как же быть тогда с реализацией побед? Ведь необходимо побеждать и в спорте? — спросил Михеев.

— Вы опять не понимаете меня! — загорячился Сергей Сергеевич. — Я любил бег. И Кларк, если слышали о таком, тоже любил бег. Те же, кого я вижу сегодня на дорожке, мне кажется, его не любят… Или делают вид, что любят. Доказательства? Пожалуйста… Так называемый «бег на выигрыш». Ведь это же чаще всего делается не от тактической зрелости. Нет. От неуверенности в себе. Вот отчего… Я ведь тоже в свое время бегал на выигрыш, но при этом всегда, с самого начала, держал высокий темп. Иные же бегуны сплошь и рядом только и рассчитывают, как бы отсидеться за спиной друг у дружки… Они надеются решить спор только на финише. Это пошлый и трусливый расчет.

— Вот видите, — с удовольствием сказал Михеев. — Вам, следовательно, необходимо включать в ваши планы наряду с любовью и такие понятия, как пошлость и трусость?..

— Надо же! — решительно вмешалась Ксения Павловна. — Какие вы все… нарепертованные! — вспомнилось ей Зинкино словечко. — Хватит. Только об одном и слышишь за этим столом. План, план, план… Пойдемте отсюда, Сергей Сергеевич. Ну их! С моим Михеевым вам не совладать. Он бегать любит. — Она нарочно подчеркнула последние слова.

— А вы думаете, что за другими столами говорят о чем-нибудь другом? — улыбнулся драматург. — Послушайте…

Ксения Павловна и тренер, встав из-за стола, прислушались.

За соседним столиком два толстяка перестреливались короткими фразами:

— Я ему уже позвонил… Снимай, говорю, двадцать процентов. Вылетишь из плана!

— Так он вас и послушал…

— Ничего подобного. Буду настаивать…

Тренер, драматург и Ксения Павловна рассмеялись. Михеев пил чай… Когда они ушли, драматург спросил:

— Насколько я понял, вы атаковали нашего спортсмена?.. И довольно-таки зло…

Михеев отложил ложечку.

— Не люблю, понимаете ли, когда философствуют мышцами. Живут-то ведь, черт возьми, как у Христа за пазухой. А в мое время мы бегали и прыгали без талонов на питание и без разных высокопоставленных нянек. И побеждали. А тут… Интеллектуальные бицепсы? И простите, я давно уже обратил внимание, что вы за мной постоянно следите… Как это понимать? — без перехода, в упор задал вопрос Михеев.

— О-о, Иван Андреевич… Вы для меня действительно интересный человек. Я объясню… Вы удивительно совпадаете характером с одним из героев моей пьесы. Он тоже директор. Так как же мне не наблюдать за вами?..

— Понятно. Снимаете натуру?

— Не совсем так… — улыбнулся драматург. — Наблюдаю, слушаю, думаю…

— Ну-ну… Я вот сейчас тоже кое о чем вспомнил… Один разговор моего главного инженера с одним заезжим на наш комбинат «ученым»… Знаете, существуют такие… Ездят, подглядывают, а потом выдают в своих статьях как свое собственное. Хотя на том же комбинате, об этом столько размышляли и так далее… Пенкосниматели, одним словом. Вот мой главный инженер и спросил у такого пенкоснимателя: что же ты, мол, делаешь, негодяй?.. Какое, мол, ты имеешь на то право? Это же воровство и не иначе… Так что бы вы думали тот ответил?