Михаил Толкач - На сопках Маньчжурии

— Корэхито, не суйся! Раскалился: плюнь — засверчит!

— Приказ, как не пойдёшь?!

В кабинете Киото было сумеречно. Драпри свисали до полу. Сквозь узкую щель в складчатой материи солнечный свет проникал до половины комнаты. За столом, кроме хозяина, находился полковник Асадо.

— Мы посчитали необходимым, капитан, ещё раз рассмотреть варианты операции «Гнев Аматэрасу». — Полковник Киото раскуривал сигарету. Он был долгое время военным атташе в Берлине и привёз оттуда эту вредную привычку. — Вы настаиваете на подрыве объекта?

— Предпочитаю такой вариант, господин полковник!

— Рассчитываете на детонацию?

— Как усиливающий фактор.

— Всё это проблематично, капитан, как мне представляется, — заговорил Асадо. — Не вернее ли послать камикадзе?

— От нашего приграничного аэродрома до объекта без малого восемьсот вёрст. Могут быть самые непредсказуемые случайности.

— Случайность мы должны исключить! — раздражённо заметил Киото, придавливая окурок в пепельнице. — Акция в Распадковой, очевидно, не повлияет на общий ход войны, но станет утешением самураям, проливающим кровь за страну Ямато!

«При удаче полковники первыми будут отмечены наградами и обласканы в Генштабе, — думал Тачибана, примостившись на стуле У стены. — Если же промах — капитана на поджарку!»

— Возможно, остановиться на поджоге? — предположил Асадо. — Такой вариант до конца отработан?

— Обсуждали с полковником Шепуновым. Он резонно возразил: «Деревянную постройку сжечь — стоило ли затевать возню?». Конечно, термит мы не исключаем. Но это как запасной ход.

— Согласимся? — Киото посмотрел на Асадо. Тот утвердительно мотнул головой.

— Определён руководитель группы? — спросил Асадо.

— Решение не окончательное. Полковник Шепунов склонен к уряднику Аркатову. Я своё слово не сказал!

— Не промахнитесь, капитан! — В голосе Асадо зазвучала угроза. — Операция взята на контроль военным министерством!

— Будем стараться! — Тачибана приложил руку к груди.

После рассказа Нины о посещении и ужасах «Великого Харбина» Гурген Христианович решал сложную задачу: где добыть три тысячи иен? Личных денег у него не было. Вмешивать Лю-пу-и? А с каких-таких щей заводчик расщедрится? Кто нотариус ему? Сват? Брат? Отец родной?..

Мысленно упрекал он Труфанова за расчёт Никагомицу, за хранение отцовской тайны, за небрежность с паспортом. Да что толку казнить себя задним числом?!

Вскоре в закутке конторки завода «Вэгэдэка» объявился зеленщик. Он обычно снабжал по утрам хозяина свежей морковкой. У Лю-пу-и слабело зрение и он, завтракая, потреблял красные овощи. Рассчитываясь за очередную покупку, заводчик поспешно положил на дно корзины зеленщика толстую пачку, завёрнутую в тряпку.

— Мой подарок за сочную морковь! — сказал он, провожая китайца за ворота.

К вечеру Нина внесла в «Великий Харбин» залог за отца.

В фанзе царила серая мгла — лунный свет лежал на полу комнаты. Хлипал огонёк лампадки под образом в углу.

Они отдыхали в постели, жаркие от любовной утехи. Он знал, что покидает Харбин надолго. Подумалось о беседе с Ягупкиным, с японским капитаном.

— Помнишь, Варьча, мою первую долгую отлучку? — Платон Артамонович высвободил свою руку из-под её головы.

— Ещё бы! — Она хрипловато рассмеялась. — Это, когда ты первый раз заночевал у меня? Как такое забыть!

В трепетном голосе её прорвалась грусть. Он помрачнел. По-разному прошли их встречи. Душевные разговоры. Дружеские перебранки. Но главное — близость, доверие, общность быта. Он много почерпнул от неё. Надеялся, что и она что-то от него получила. Как женщина, она была мудрее и сильнее в крутых обстоятельствах. Он не всегда был благодарен ей. У неё была тьма недостатков: она часто кисла и раздражалась, но он порой любовался и её недостатками. Помня обещания Ягупкина и Тачибаны, он лелеял надежду провести конец жизни в достатке с Варей. Он подумал, что не исключено, что это их последняя ночка и отверг опасную мысль, не желая подчиниться ей.

— Чего ты завёл об отлучке?

Он прижался к её теплому боку.

— Предстоит поездка…

— Надолго?

— Кто ж его знает.

— Не очень-то доверяй Ягупкину! За так продаст чёрту!

— Много денег обещает.

— Новую голову не купишь. И чести не купишь. Полковник Луговской любил повторять: «Душу — Богу. Сердце — даме. Жизнь — государю. А честь — никому!». А ты у меня разве бесчестен?..

— Не хорони, Варьча, ране срока!

Она смахнула просторным рукавом слёзы со своих глаз.

— Не ходил бы, а?

— Служба, Варьча. Присяга!

— Какая присяга? — Варвара Акимовна села на кровати. — Косоглазым японцам? Жадному сотнику? О нас с тобой некому думать.

— Последний раз. Даю зарок!

— Постылая жизнь. — Она уткнулась лицом в его широкую грудь.

— Хватит, хватит, лапушка!

— Не для того, Платоша, человек рождён, чтобы другим плохо делать.

— А для чего?

— Я так думаю: помочь соседу, если ему в жизни не везёт… Сердобольно если… — Она шмыгала носом.

— Откуда, Варьча, знаешь про Ягупкина? — с ноткой ревности спросил Скопцев.

— Мой полковник, у которого прислуживала, рассказывал ещё тогда, в России. Мол, подлой масти человек. И в Харбине вахмистровые дружки стороной обходили сотника. «Продажная шкура!» — называл его Егор Усов. — Варвара Акимовна вдруг разрыдалась во весь голос. — Меня приневоливал… не по женскому делу. Нет! Доносить про всех. Про казаков знать.

— И про меня?

— Ага. — Она сжалась, ожидая удара. — Прости, Платоша!

Во рту Скопцева враз скопилась густая горькая слюна.

— Эх-х… сте-ервы-и… — Он с омерзением плюнул на циновку. Торопливо оделся. Чертыхался, не находя сапог.

Время шло к третьим петухам. Запинаясь о табуретку, Платон Артамонович прошёл на кухню. Варвара Акимовна, голося заунывно, поплелась за ним. Включила электричество. Он сидел за столиком, утопив пальцы в рыжую шевелюру.

— Платошка… Ну, что же теперь… О тебе не молвила, ей-ей…

— Не врёшь?

Варвара Акимовна пала на колени перед образами.

— Вот тебе крест!

— Ладно. Налей лафитник! — Платон Артамонович до боли в сердце жалковал, что обмолвка хозяйки испоганила так хорошо начавшуюся ночь.

Женщина по-быстрому наладила стол. Нашёлся шкалик «смирновской». Выпили молча. Она обняла Скопцева, распущенные волосы накрыли его плечи.

— За что Бог наказывает меня? Как мечталось любить до гроба! Не спать ночами, дожидаючись желанного. Замирать от счастья. Не сподобилась…

Платон Артамонович тёр кулаками глаза. Чтобы скрыть свою слабость, гнул голову к столу.

— Как началось в Марьяновке, так и катится досе. — Она говорила, как исповедовалась. — Ни просвета, ни утешенья…