Дмитрий Губин - Въездное & (Не)Выездное

«Проблемы маленького человека нет, и жалеть Акакия Акакиевича не за что».

Цитату узнаете?

Правильно, Ахматова.

Помните, какой главный врачебный дар был у доктора Живаго? Правильно: диагноста. Талант распознать разные болезни за одинаковыми признаками. Вот почему настоящие диагносты – на вес золота: ошибки диагностов диагностируются уже патологоанатомами.

Увы, я не Живаго.

В 2003-м я не понимал, что интересы Акакия Акакиевича – включая имущественные, то есть право не отдавать никому свою собственность, на какой бы ладан она ни дышала – следует защищать хотя бы потому, что если не защищать, то однажды тебя самого объявят Акакием Акакиевичем (именно по этой схеме началось великое выселение старожилов из центров столиц, со спешным объявлением их жилья «аварийным»; точно так же сносились исторические здания на Невском, не говоря про Москву). Да, в 2003-м я глупо верил, что любые жалобы на бедность проистекают исключительно от дурости, лености, от рабской тяги к патернализму. Теперь я понимаю, что бывают ситуации, в которых на бедность обречены все, вне зависимости от таланта или трудолюбия. И ситуации, когда достаток обеспечивается личной преданностью, а не талантом (что стало нормой при Путине). И вообще, за прошедшие годы категории «богач-бедняк» стали мне казаться совершенно ерундовыми при оценке жизни и счастья, не говоря уж о любви.

А под остальным – подпишусь и сегодня.

Теги: Приморское шоссе и Балтийский залив как эквивалент Рублевки. – Приморское шоссе и Балтийский залив как антипод Рублевки. – Почему Комарово не Ново-Огарево, Репино не Жуковка, а Солнечное не Чигасово.

Трюизмы вроде «всюду есть своя Рублевка, и Петербург не исключение» благосклонно принимаются публикой: а с чего бы нет? Пять минут от северной границы Питера – и, натурально, Рублевка. Тот же чистый, нерубленый сосновый бор. То же небыстрое двухрядное шоссе. Рестораны «У камина» или «Бастион» – чем не «Царская охота» или «Веранда»? Та же анекдотичная скученность неорусских фазенд, где с балкона один набоб может при желании помочиться на балкон другого набоба.

Однако есть местные особенности, couleur locale. В двухсотых номерах домов Приморского шоссе, там, где оно в страстном прыжке впервые целуется с заливом, выстроен поселок миллионеров, окруженный какой-то фантастической (метра четыре кирпича, стекла и чугуна) стеной. В середине стена неожиданно вдавливается внутрь буквой «п», в которую мелкой горошиной закатилась (то есть с советских времен сохранилась) независимая хибара. Там живут местные Макары Девушкины: лицом к стенке. Бедно, но гордо.

Цены на землю такие: в первой линии пляжа – до $50 тысяч за сотку (чем крупнее участок, тем дороже), на второй линии за шоссе – до $25 тысяч, вверх-влево-вправо по Курортному району – $2–5 тысяч, даже если до шоссе полчаса по грунтовке, и озера рядом нет, и соседи на грядке поплавками вверх до полуночи. Правда, цена во многом условна: дачу академика в соснах с ландышами попросту не купить. Терпеливые ждут годами.

Но все же петербургский Залив московской Рублевке – антипод. Идея Рублевки – в закрытости, изоляции от людского стада с его с шаурмой и пивом из пластиковых бутылей, которое пасется на загаженных публичных пляжах Серебряного бора. Но каким транспортом, спрашивается, поклонники шаурмы до Жуковки или Николиной горы доберутся? Откуда возьмут бабло заплатить в «Причале»? Кто пустит их в Чигасово?

Идея петербургского Залива – в открытости миру. Выглядящая игрушечной железная дорога (именно с вводом ее в строй в 1870-м и стал осваиваться Залив. До этого модно было жить на юге: поближе к Семье, к дворцам Царского Села, Павловска, Петродворца). Три параллельных шоссе. Изгои на Заливе – не приезжие, а обитатели резерваций, отрезанные оградой и охраной ото всего, ради чего приезжает на Залив модный петербуржец. От моря с виндсерферами; от дюн с загорающими topless прогрессивными девушками; от нудистского пляжа с еще более прогрессивными девушками (и дедушками, подглядывающими за девушками); от россыпи кафе open air на берегу; от велосипедных прогулок вдоль моря, от мини-гольфа при реконструированных санаториях; от растущих тут и там мотелей, в которые заваливаются на выходные любовники и влюбленные; от спальных мест в Доме кинематографистов и Доме писателей, где душ в коридоре, но все почти даром.

«Мы ужинали в Жуковке, рядом сидели Авен и этот, забыл, из администрации президента» – это один вариант. «Мы барбекю в дюнах делали, а потом на великах в Комарово рванули, были на могиле Ахматовой и Курехина, а ночевали у Пети, у них свой пляж через дом от Чукоккалы, танцы устроили прямо на берегу» – другой. Почувствуйте разницу.

И если Рублевка не ведет никуда, кроме как к нужным знакомствам, большим деньгам, Генеральной прокуратуре, офшорам, трансферам – то Залив, причудливо меняясь, ведет и к горным лыжам на Пухтоловой горе, и к даун-хиллу на Красном озере, и к шхерам и фьордам под Выборгом, где когда-то скрывалась подлодка из «Секретного фарватера». В конце концов, петляя мимо волн, озер, гранита, сосен, дач академиков, актеров, музыкантов, режиссеров, телезвезд, Приморское шоссе приводит в Финляндию. То есть в Европу.

Непитерскому читателю вот какую вещь важно учесть. Дачка или садоводство даже в советские времена считались в Ленинграде правилом, а не исключением. У моих московских однокурсников дачи были мало у кого (в основном у детей и внуков военных – например, у Димы Рогозина: да-да, того самого, впоследствии ставшего вице-премьером). В Иваново ни у кого из моих одноклассников вообще не было дач – там ездили в деревню к бабушкам. В Питере же все знакомые были с домиком за городом. Аннексированную финскую территорию нарезали дольками по шесть соток обильно, от Куоккалы-Солнечного до Виипури-Выборга, хватало на всех.

Думаю, эта тотальная наделенность землей вкупе с близостью моря – с Невского проспекта на машине полчаса до Сестрорецка! – и определила внутренний демократизм питерских загородных развлечений: провести день на заливе или за городом у друзей может каждый.

Что касается цен на землю, то первые 6 соток, примыкающие к нашим 6 соткам в огромном садоводстве близ Пухтоловой горы, мы купили у соседей в 2004-м за 500 долларов. В 2006-м прикупили еще 6 соток, – уже за 3000 долларов. В 2011-м нам пришлось заплатить государству за право эти 6 соток приватизировать больше 12 тысяч долларов. К этому времени государство в России превратилось и в бизнесмена, и в монополиста, и в рвача.