Андрей Левкин - Из Чикаго

Недостроенная, оборванная на половине эстакада, как если бы там планировалось ответвление железной дороги. Кладбище, обширное: зеленые лужайки с редкими почти бетонными с виду, но, видимо, все же каменными памятниками. Опять дома с квартирами внаем, с окнами конкретно в сторону линии, причем метрах в десяти от поезда.

У них тут сложная архитектура этих четырехэтажных домов, никак не получается описать. Все просто, но запутанно. Лестницы там снаружи, деревянные. Они идут с двух сторон на очередной этаж, точнее — на балкон-площадку, те — на каждом этаже. На следующий балкон-этаж идет одна лестница, по центру площадки, на следующем уровне опять расходится на две и так далее. Бывает и проще: просто сбоку, с площадки на площадку. При этом и вдоль этажей идут деревянные балконы-галереи, будто иногда это все-таки южный город, раз уж они так строят. Хотя вот уже конец апреля, и никакого желания пить кофе на улице не возникает. Но, говорят, летом у них и до ста доходит, по Фаренгейту.

Затем уже почти выехали из этой застройки, стадион Chicago Cubs, называется Wrigley Fields, это уже фактически центр. Стадион бейсбольный и странный даже как бейсбольный: его на две части перерезает улица. То есть за улицей торчит еще одна трибуна, они оттуда на поле смотрят.

Потом так: пару раз поезд оказывался на перроне синхронно с поездом, идущим по соседней колее (в том же направлении). Это был поезд коричневой линии, и они явно поджидали друг друга для синхронизации пассажиров. Понятно, что параллельно они едут не вечно и вот-вот разойдутся. На следующей остановке я воспользовался этой, еще действовавшей, опцией и пересел. Потому что за остановку уже посмотрел по схеме и решил, что раз уж я пока не поеду к «Дрейк-отелю», а сразу — в самый центр, то логичнее ехать по коричневой. Она как-то сразу выходила на Петлю, Loop, это меня и интересовало, я хотел попасть к небоскребу Sears Tower, теперь — Willice Tower.

Это оказался медленный поезд, очень медленный. В некоторых местах он шел со скоростью пешехода, но никто в вагоне не выражал даже минимального удивления, куда уж там неудовольствия. В окне виднелись все те же, не самые очаровательные окрестности любой железнодорожной линии. Поезд ехал примерно на уровне третьих этажей зданий.

Дома с теми же внешними лестницами и балконами на каждом уровне. Станция Fuellerton разрешила загадку цифр типа «2400N 1000W» на табличках с названием станции — цифры уменьшались, и это явно было удаление от какой-то нулевой отметки в центре. Вероятно, в футах — на запад и на север. Там еще был флажок коричневого, лилового и красного цветов: получалось, что эти линии еще совпадали. Начинался уже самый центр, и дома становились все громаднее.

Да, на станции Chicago было уже 800N 3000W, а красной полоски на табличке с названием не стало. Дальше поезд ехал фактически внутри зданий. Наконец поезд переехал мост через Чикаго-ривер и окончательно внедрился в небоскребы. Я вышел на «Вашингтон», и это была уже Loop.

Если представить ее в Москве, то это как если бы от «Библиотеки Ленина» над Новым Арбатом, прямо над улицей, была железная эстакада, по которой ездят поезда. От «Библиотеки» эстакада доходила бы до Садового кольца, сворачивала на него, шла над ним, поворачивала на Арбат и замыкала петлю у «Библиотеки». Разве что тут овал несколько шире и немного короче. Как это представить? А тут наоборот: петля есть, а представить, что ее бы не было, — невозможно. Так что и описывать вроде незачем. Вообще, Лупом называют и часть города, которая окружает петлю, но тут имеется в виду только она сама. Механическая, что ли, часть.

В общем, петля, эстакада в форме овала на уровне третьих этажей, ровно над улицами. Почти даже не овал: вытянутый по оси север — юг прямоугольник с немного закругленными для поворотов углами. По две станции на узких сторонах, две и три вдоль длинных. Они не слишком далеко друг от друга, метрах в трехстах одна от другой — как выяснится позже. Конструкция стальная, с заклепками, как и положено конструкциям позапрошлого века. Ровно над улицами, поэтому высота такая, чтобы под эстакадой могли проезжать и грузовики. (Но если кто-нибудь не соотнесется — зацепится за что-нибудь, бывает.) Даунтаун, а еще и эта штука сверху, и получается, что сама улица (проезжая часть, не тротуары) упакована в коробку. Или скрыта под крышей. С боков — небоскребы, по центру улицы — коробка, а ездят и сверху. В сумме все производит сложный звук.

По петле поезда ездят в обоих направлениях, с полдюжины разноцветных линий: они крутятся по лупу и уходят по своим, не так чтобы радиальным, но расходящимся маршрутам. Там нет одной центральной коммуникационно-пересадочной точки, пересадки рассредоточены по периметру.

Я вышел на «Вашингтон», спустился по лестнице вниз, взглянул вверх на эстакаду и все понял: да, у этого города есть точный центр, и это Loop. Где эта штука — там и центр, даже если бы эта штука была и не в центре даунтауна. Конечно, это не типичное городское устройство, но вот так тут устроено, а по-другому и быть не могло. Можно, конечно, допустить, что эта шутка и транслирует — почему бы и нет, с такой суммарной механикой — ощущение Чикаго. Великая штука.

И она вполне могла производить то самое шшщикаго, наличие которого я ощутил в первый день, когда Лупа еще не видел и даже не вполне догадывался о его существовании. Но какая разница: когда какой-то код или звук откуда-то приходит, то совершенно не обязательно видеть точку, откуда он идет. Собственно, в самой петле нет ничего этакого, в Майами такая же надземка над центром, да еще и автоматическая, без водителя. Впрочем, там всего-то один небольшой вагон, и построено не так давно, не в девятнадцатом, да и вообще, какой у Майами уж такой свой смысл.

Итак, теперь гипотеза состояла в том, что именно эстакада продуцирует городской сигнал, излучая его во все стороны, добивая даже до Эванстона. Почти из Жюль Верна: громадный металлический инструмент, который при следовании по нему поезда (а то и сам собой) создает Чикаго as is.

Чикаго же не тысячелетие существует, возраст эстакады соотносим с возрастом города, так что эта штука полтора века вполне могла производить город в нематериальной сфере. Тем более, кроме нее, ничто Чикаго так внятно не задает: какие-нибудь особенные улицы, отдельные здания-символы. Как Эмпайр-стейт или, например, статуя Свободы.

Небоскребы здесь хороши, но не являются знаковыми. Знаковой может быть разве что панорама города, skyline в целом, но откуда ее увидеть? Только с озера или если отойти в него по суше как можно дальше — скажем, к планетарию Адлера. Не является skyline обиходным объектом. Но Чикаго вроде и не метафизический: нет специальной метафизики Чикаго, даже в бытовом или туристическом варианте («Париж, бульвары» и т. п.). Возможно, она и была, внутренняя американская, но мне неизвестна. Зато я ощутил Чикаго как таковой (ну, шшщикаго). Какой-то тут был средний между конкретикой и метафизикой вариант, который добавлял смысл местности способом, неизвестным в Европе. Конечно, это романтическое предположение, но ведь оно возникло после отсечения прочих вариантов объяснения наличного факта: Чикаго точно существует, но нет видимых штук, которые бы производили именно его. Кроме Лупа, только он.