Михаил Ребров - Советские космонавты

Вот отсюда он и смотрел на уходящий вдаль горизонт и пролетавшие самолеты. Одни чертили небо вдалеке, другие почти рядом, да так низко, что дребезжала крыша: жу-жу-жу... Он мог по звуку безошибочно определить, какой самолет летит.

В том же доме, на верхнем этаже, жил знаменитый человек. Он носил авиационную форму, всегда был подтянут, строг. Многие почтительно величали его профессором. А звали его Борис Николаевич Юрьев. Академик, изобретатель геликоптера, ученик Жуковского...

Володя познакомился с ним случайно. Было это весной. Погода стояла сырая. Возле поредевшего за зиму штакетника появились черные проталины. Тоненький тополек, росший во дворе, жадно дышал терпким ароматом. Пусто, неуютно выглядел двор. Володька стоял на сухом пятачке и, запрокинув голову, смотрел, как в небе парил самолет. И столько неподдельного восторга было на его лице, что проходивший мимо Борис Николаевич остановился и, глядя на зачарованного паренька, подождал, пока самолет не скроется за крышами домов.

— Нравится? — услышал Володька чей-то незнакомый голос. Повернулся и оторопел: перед ним стоял профессор в авиационной военной форме.

— Очень, — чуть слышно ответил Володька. Борис Николаевич улыбнулся:

— А что, собственно, тебе нравится? Володька смутился:

— Как летит, нравится... И вообще нравится. Ведь самолет же это... Настоящий!..

Профессор покачал головой:

— Вон ты, оказывается, какой! Ну ладно, заходи-ка вечерком, я тебе кое-что покажу. Договорились? — Он протянул на прощание руку: — До встречи. Как звать тебя? Володя? Ну что ж, будем знакомы. Меня зовут Борис Николаевич. Заходи, Володя...

...В 41-м началась война. Москва клеила стекла бумажными крестами. Ночами сирены извещали о налетах вражеской авиации. Небо разрывали вспышки прожекторов, где-то совсем рядом с их домом раздавались дробные очереди зениток. Мальчишки вместе со взрослыми дежурили на крышах домов. Осенью город совсем посуровел: солдатские шинели, следы баррикад на улицах, противотанковые заграждения, рабочее ополчение...

Война... Трудно было. Очень трудно! Отец на фронте. Они с матерью вдвоем. Первая военная зима выдалась холодной. В нетопленой комнате — что на дворе. Не каждый день поешь вдоволь. Да и где взять? Четыреста граммов хлеба, жидкая похлебка, пустой чай... Мать оставляет кусок побольше ему, а он — ей.

— Мам, может, я пойду работать?.. Школу все равно закроют, — спрашивал Володя.

А она все твердила свое:

— Нет-нет, сынок, учись! Проживем как-нибудь, перебьемся... Однажды вечером, когда они сидели в холодной, отсыревшей комнате и пили чуть теплый чай, Володя услышал по радио слова, которые запали в душу, заставили задуматься. Диктор читал стихи Константина Симонова: о войне, о суровых испытаниях, о мужестве советских солдат.

Володя слушал, жадно ловил каждое слово. Слушал историю о майоре и его сыне, простую и волнующую. Историю о людях долга. Он включил радио на полную громкость, ждал, что еще раз прозвучит та самая фраза, которая приковала его внимание: «Ничто нас в жизни не может вышибить из седла!»

Какой-то глубокий и очень важный, как ему казалось, смысл этих слов потом еще не раз бередил душу мальчишки.

Школу все-таки закрыли. Против работы мать по-прежнему возражала: «Куда тебе. Ребенок совсем, твое время еще придет». Она советовала заниматься самостоятельно, книжки читать, решать задачи, говорила, что школу снова откроют и он не отстанет.

Володя не перечил матери. Беречь ее он дал слово отцу. А коль дал, надо держать. Таков его принцип.

И снова школьная парта. И главный вопрос жизни: кем быть? Из книг Володя узнал, что Михаил Фрунзе, например, был всего на три года старше его, когда шел по Дворцовой площади 9 января 1905 года... Аркадий Гайдар командовал полком в шестнадцать лет... Свердлов стал Председателем ВЦИК в тридцать два года... Зоя Космодемьянская погибла, когда ей было...

Он приходил в отчаяние. Выходило, что опоздал родиться, что все героические дела уже совершены или вот-вот совершатся. Фашистов разбили под Москвой, бьют под Сталинградом на Волге... Володьку на войну не берут. Но ведь должен он что-то сделать! Надо торопиться, надо спешить! А тут еще в записках авиационного конструктора Лавочкина прочитал такие строчки: «Очень важно быть настойчивым и упорным. Таким людям все удается лучше, чем слабохарактерным. Человек не может выбирать себе наружность, но зато он имеет возможность выбрать более важное — характер. Мы можем сделать себя такими, какими нам хочется быть. С детства приучайте себя не отступать перед трудностями, доводить дело до конца, это войдет в привычку, и, когда вырастете, у вас будет великолепное качество — настойчивость».

Характер... Что такое — характер? У Гайдара характер, конечно, был, у Фрунзе тоже. А есть ли у него, у Володьки, эти настойчивость и твердость? Говорят, что характер проявляется в каждом человеческом движении, даже в том, как ты вбиваешь гвоздь в стену или укладываешь в портфель учебники. Характер — это отношение к людям и к делу, даже самому маленькому, самому пустяковому.

Наверное, такое случалось с каждым. Немилым вдруг стал родной дом, тихая Мещанская улица, двор, в котором прошло его детство. Сердце рвалось в неведомую даль. Грезились крылатые гиганты с огромными красными звездами на фюзеляже, дальние полеты, воздушные бои. И все это виделось за дверьми 1-й Московской спецшколы ВВС. «Спецуха» — так называли ее мальчишки.

Учителя говорили: стал невнимателен на уроках, занимается посторонними делами и т. п. Он и впрямь норовил пристроиться на задней парте, незаметно раскрыть книгу о летчиках и унестись за тридевять земель от голоса учителя.

«У меня все началось с полета Чкалова», — говорил он потом. Люди по-разному относятся к удивительным событиям своего времени. Кто-то гордится ими, как своими достижениями, иногда вполне законно. У другого они вызывают восторг на день или два. Третий ахнет или бессильно вздохнет: «Есть же люди...» Володя же принял штурм неба и героизм «крылатых» людей как вызов лично ему.

Сначала спецшкола ВВС, потом Сасовская летная школа, военное училище летчиков. По окончании — авиационный полк. Полеты на реактивных самолетах-истребителях, испытательная работа, учеба в инженерной академии, направление в отряд космонавтов...

И вот осечка... Во время одной из тренировок на ленте медицинского электрического прибора, записывающего работу его сердца, появился всплеск кривой. Экстрасистолой называют такое в медицине. Казалось бы, ничего особенного — маленький, едва заметный всплеск, но нет — врачи сказали: «Не годен!»

И долго звучало в ушах сухое, бесстрастное «Не годен». Владимир не согласился с приговором медицины. Доказывал, убеждал, просил повторить обследование. Но врачи были неумолимы: «Объективный показатель — прибор. Экстрасистолы в практике бывают, когда сердце сбивается. В космонавтике с этим шутить нельзя...»