Михаил Ребров - Советские космонавты

«Профессия космонавта определяется не только числом стартов, не только количеством часов и дней, проведенных на орбите,., Она — вся жизнь». Это его слова. Эти слова о нем.

Сейчас трудно вспомнить, с чего началась его приверженность к небу. В годы гражданской войны отец Володи, Александр Борисович, работал механиком в авиационном отряде. Многое повидал, многое испытал. От него и наслышался сын о «фарманах» и «ньюпорах», об удивительных историях, которые случались на земле и в небе, о том, как красные летчики выполняли задания революции и лично Ленина.

На смену «ньюпорам» и «фарманам» пришли самолеты, созданные советскими конструкторами. Появилось и новое поколение летчиков. Володиным кумиром стал Чкалов. Портреты летчика, вырезанные из газет и журналов, хранил как самые дорогие реликвии. Когда услышал по радио весть о трагической гибели прославленного испытателя, заплакал. Молча, пряча слезы, как плачут мужчины. Потом достал лист пергамента и вывел детским почерком. Сегодня погиб великий летчик нашего времени Валерий Павлович Чкалов». Бумагу аккуратно свернул, вложил в стеклянную трубку и, обжигая над огнем пальцы, запаял. Он берег ее многие годы. И только в войну, когда семья уезжала из осажденного Ленинграда ампула пропала...

Авиационная биография Владимира Шаталова началась также, как и у многих его сверстников. Спецшкола ВВС, потом летное училище... Занятия по теории, которые вначале всем кажутся долгими и ненужными, зачеты и экзамены и только после этого — свидание с небом — первое и очень короткое... Потом другие, поначалу не очень частые. Обычный училищный ритм, простой и будничный. Но в этой будничности и складывались характеры тех, кто выбрал дорогу в небо.

...Зима. Искрятся снежинки и, кажется, тают на лету. «Контакт!» «Есть контакт!» — отрывисто звучит на морозном ветру. Оба, кому предстояло лететь, заметно волнуются. Один забыл переключить питание на основные баки, другой не проверил. Молодость!

Взлетели. Сделали круг. Только успел Владимир выполнить команду инструктора и найти внизу пятачок аэродрома, как мотор чихнул раз-другой — и замолк.

Сели поперек полосы. К счастью, без поломок и повреждений. Опустив головы и пряча глаза, выслушали нотацию. Но случай этот пошел впрок. С него, наверное, и начались строгость и непримиримость к мелочам. В небе не может быть главного и второстепенного.

Владимир остался верен этому принципу на всю жизнь. Летал вдумчиво, самолет чувствовал тонко. С высокими показателями окончил училище и стал инструктором. И вот еще памятный случай. То был один из первых его полетов с курсантом. Взлетели 11ошли на первый разворот. Высота небольшая — 150 метров. И, вдруг машина начала коптить, за ней потянулся черный дымный след, Стрелка бензомера заметалась по шкале и, вздрагивая, упала к нулю. С земли по радио передали: «Самолет горит!»

Владимир обернулся: «И правда, горим».

Первое, о чем подумал, — он не один в машине. Стало быть, он в ответе за двоих. Строгий приказ курсанту: «Ничего не делать! Я сам». Сказал и не узнал собственного голоса: хрипловатый, срывающийся. Подумал: «Это плохо, сейчас надо быть особенно хладнокровным и решительным». И как бы исправляя оплошность, твердо добавил: «Прыгать не будем. Сядем. — И после паузы: — Обязательно сядем!»

Внизу, под крылом, сад и длиннющая канава. Совсем некстати трактор попыхивает прямо по курсу. Самолет не держится, тянет вниз. «Только бы не задеть за что-нибудь, только бы заставить его скользнуть в эту узенькую полоску — ни выше, ни ниже, ни вправо, ни влево».

Все обошлось. Не само собой, конечно. Из такой беды случайность не выведет. Просто зажал нервы в кулак, рассчитал каждый метр высоты, каждое движение. Без рывков, плавно и осторожно повел самолет вниз... Испытание показало: этого пилота не сломить ничем.

...Их было трое, закадычных друзей: Владимир Шаталов, Валентин Мухин и Евгений Кукушев. Вместе окончили училище, вместе поработали год инструкторами. Потом — второй. «Провели» до выпуска одну группу курсантов через серию «яков», получили другую. Начинай сначала. Взлет, посадка... Взлет, посадка... Как будто попали в какой-то заколдованный круг. Что же дальше? Размышления об этом нагоняли на Владимира грусть, а сознание будоражила мысль: надо просить о переводе в строевую часть. А тут еще начальник школы летчиков-испытателей приехал. Поговаривали, что он якобы будет отбирать кандидатов в эту самую школу.

Как-то вечером Шаталов и Мухин сидели в своей холостяцкой комнате, слушали радиоприемник и молчали. Владимир не выдержал:

— Пойдем к начальнику школы, побеседуем, расспросим...

— Зачем? — буркнул Валентин. — Подождем! Вызовут, если нужны будем.

— Под лежачий камень вода не течет,- не успокаивался Владимир. — Упустим момент — пожалеем.

— Не верю я в эту затею, Володя.

Шаталов настоял на своем. Начальник встретил их приветливо. Расспросил, записал фамилии, но ничего не обещал. Когда прощались, лейтенанты замялись немного. Стоят, не уходят.

— Еще что-нибудь есть?

— Есть. Трое нас. Запишите, пожалуйста, еще и Кукушева Евгения.

Начальник училища удивленно посмотрел на них, словно что-то припоминая, потом полистал блокнот и вдруг расхохотался:

— Постойте, постойте. Так он уже был у меня, тоже в испытатели просился и вас просил записать. Вот ваши фамилии: Шаталов, Мухин.

— Молодец Женька! — не удержались они и, четко козырнув, вышли.

Через некоторое время всех троих вызвал начальник училища:

— Бежать собрались?

Они молчали, не зная, что ответить.

— Полюбуйтесь — телеграмма пришла.

Трое радостно заулыбались, подталкивая локтями друг друга. Но начальник не спешил с поздравлением:

— Вот ответный текст. Не отпустим.

И снова на их лицах растерянность. Улыбки как ветром сдуло.

Потом двоих все-таки отпустили. А Владимира оставили. Оставили учить летать курсантов, но уже не на поршневых, а на реактивных самолетах.

... В академию поступал в тот год, когда конкурс был на редкость большим: семнадцать претендентов на одно место. Владимир поступил.

И еще пять лет упорного труда. Академию окончил с отличием. Потом были строевые части, ступеньки должностей от замкомэска до заместителя командира полка. После этого назначили инспектором. Вся его жизнь проходила на аэродроме. Знакомая до последней выбоины взлетная полоса, измеренная его шагами сотни и тысячи раз. Всякой видел ее Владимир Шаталов — в пыли, в лужах в пору тягучих осенних дождей, покрытую коркой хрустящего под ногами льда зимой. И небо над ней выглядело по-разному: то раскаленное солнцем до белизны, то багрово-черное, словно клубящееся перед грозой, то чистое и искрящееся звездами. Остановишься на минуту, закинешь голову, прислушаешься — и кажется, слышно, как шепчутся они, фантастически мерцая в бесконечно далекой вышине. Когда-то к ним полетит человек!