Василий Захарько - Звездные часы и драма «Известий»

За то время, что редакцию возглавляет Лаптев, наш тираж вырос чуть ли не вдвое, к концу 1989 года это самый большой тираж в истории «Известий», рекордным он останется теперь уже навсегда: 11 миллионов 30 тысяч экземпляров. Конечно, его можно было поднять и выше за счет каких-то баек, развлекухи, но мы этого не делали. Мы находились и хотели всегда быть в другой журналистике — серьезной, информационно-аналитической. В стране и мире нашу газету относили к качественным — мы этим гордились и дорожили.

Вышесказанное нисколько не означает, что нам самим все нравилось на своих страницах. Сквозь перечитанные мною более сотни стенограмм летучек красной нитью проходит критика наших собственных недостатков, проблем, ошибок, да я и без стенограмм все это отчетливо помню. Так и слышу недовольные голоса: «Известия» там не успели, там мы неверно оценили ситуацию, здесь нас обошли конкуренты, вчера мы проявили робость, сегодня слабый номер… Это было не самоедство и не та самокритика, что является самопохвальбой, а обычная неудовлетворенность, без которой немыслима суть нашей профессии.

Любопытно выглядит в тех же стенограммах отношение к самим летучкам. Издавна, еще со времен Аджубея считалось, что они еженедельные и явка обязательна для тех журналистов редакции, кто не в командировке и не занят работой над текущим номером. Но эти условия никогда не выполнялись. Если летучка по каким-то причинам откладывалась на две-три недели, начиналось роптание: почему ее так долго нет? Когда регулярность выдерживалась, посещаемость падала. Если докладчиком назначается маститый коллега с ораторскими данными, способный своим критическими анализом вызвать живую реакцию аудитории, зал будет наполненным. С иными докладчиками — почти пустой. Интерес к собранию во многом зависел и от того, какой была газета в обозреваемый период — ровной, спокойной или взрывной, с блестящими или недостойными публикациями. Летучки не имели большого, какого-то принципиального значения для содержания газеты, но на обстановку в редакции влияли положительно. Служили трибуной для откровенного обмена мнениями, оглашения какой-то всем нужной информации, а их стенограмм очень ждали в стране и за рубежом собкоры, истосковавшиеся по новостям из жизни родного коллектива и волновавшиеся насчет оценок своей работы. Перечитывая стенограммы сейчас, в каждой второй или третьей я вижу призыв обязать, наконец-то, всех редакторов отделов и сотрудников посещать летучки, ведь это хотя и творческая говорильня, но, по сути, — производственное совещание. И примерно с такой же частотой раздавались призывы их вообще отменить, поскольку они мало что дают, отнимают время, многие их игнорируют.

Когда визиты иностранных коллег приходились на момент проведения летучки, их иногда приглашали в Круглый зал понаблюдать за этой сугубо советской формой внутригазетной демократии. А отзывы гостей сводились, как правило, к тому, что сказал однажды руководитель группы журналистов из США:

— Спасибо, что нас пригласили сюда. Это очень интересное совещание. Я был издателем трех различных газет США, но ничего подобного у нас никогда не было. Хотя, честно говоря, я не уверен, что мы воспользуемся этим опытом.

На что ведущий той летучки Голембиовский заметил:

— Наверное, они хорошо потому и живут, что у них не было такого опыта.

В марте 90-го на нас обрушивается плохая новость: по настоянию Горбачева Лаптев уходит в председатели верхней палаты Союзного парламента — Совета Союза Верховного Совета СССР, на должность, которую занимал Л. Н. Толкунов, после него (недолго) Е. М. Примаков. Не однажды впоследствии Иван Дмитриевич будет говорить, что для него время, проведенное в «Известиях», — это годы счастья. В свою очередь, абсолютное большинство известинцев считает, что период работы с Лаптевым в золотые годы журналистики был прекрасным, счастливым временем.

И снова мы гадали: кто придет на смену? Поначалу очень многие из нас надеялись, что главным станет Голембиовский. О настроении в редакции были хорошо информированы ЦК КПСС и наш издатель Президиум Верховного Совета СССР под председательством А. И. Лукьянова. Но там этого категорически не желали. Секретарь ЦК Медведев, тот самый Вадим Андреевич, который три года назад хотел видеть меня в своем аппарате в качестве консультанта, заявил, что нельзя утверждать Голембиовского руководителем «Известий», так как партия его не знает, он не был на партийной работе. А если не Игорь, то кто? И в этот раз слухи называли многих кандидатов, все они нас не радовали, так как были из консервативного стана. Наконец прозвучала приемлемая знакомая фамилия.

Передо мной подписанное Лукьяновым 21 мая 1990 года постановление Президиума Верховного Совета СССР, согласно которому главным редактором «Известий» назначался Николай Иванович Ефимов. Этим же документом в штат редакции вводилась еще одна, дополнительная должность первого заместителя главного редактора. Напомню, что ранее существующую занимал Севрук. Так что впервые в истории газеты у главного редактора стало одновременно два первых зама. Явно с целью погасить недовольство известинского коллектива был поднят статус Голембиовского — его и назначили новым первым замом главного.

Ну а Ефимова партия знала, он для нее был свой, проверен в роли замзава идеологическим отделом ЦК КПСС. Но и мы его знали. Неплохой человек, хороший профессионал. И встречали его добрыми улыбками.

Должности Ефимова и моя так взаимодействовали, что мы в течение дня общались не однажды, часто случалось, что много раз. Обычно я заходил к Николаю Ивановичу, но и он, будучи человеком не чванливым, без начальственной надутости, нередко заглядывал в мой кабинет, а если в это время шла секретариатская планерка, запросто мог пристроиться с кем-то рядом у большого стола и с десяток минут поучаствовать в планировании номера.

В один из первых дней он сказал мне:

— Мы втроем должны быть тесно спаянной, дружной командой — я, Голембиовский и вы. Знаете, такая эффективная тройка была при Толкунове и Лаптеве: главный редактор, я как первый зам и Игорь как ответственный секретарь.

Запомнилось, что сказано это было в коридоре, почти на бегу — Ефимов быстро шагал с обеда в буфете к своему кабинету, я в ту же сторону, только дальше, в типографию. Такое и раньше было в его манере: не теряя времени на вступление, быстро что-то сказать, указать и продолжить заниматься своим делом.

— Хорошо, Николай Иванович! — ответил я, считая, что это действительно хорошо: тесная работа с главным редактором, его первым замом очень благоприятствует делу, особенно ближе к подписанию номера, когда многое в газете зависит от скорости принятия решений.