Дмитрий Быков - СССР – страна, которую придумал Гайдар

И третья вещь, которая, на мой взгляд, и привнесена Гайдаром в советский мир, которая и сделала так, что мы Гайдара до сих пор любим, – гайдаровский мир полон добра, как это ни странно. Добра, причем, абсолютно дарового, щедрого.Вот идут эти несчастные отец с дочерью, которых, по сути дела, выжила из дома противная Маруся в «Голубой чашке». Во-первых, она обвинила их в разбиении голубой чашки, во-вторых, у нее любовь с полярным летчиком. Ну как же! Главный герой эпохи – полярный летчик! А автор-то явный аутсайдер. Вот они идут. И что же они делают? Собирают букеты и бросают кому-нибудь там. И вдруг едет старуха на подводе. Она сначала подумала, что в нее бросили что-нибудь плохое, но потом, приглядевшись, что это букет полевых цветов, она улыбнулась и бросила им три больших огурца, которые они обтерли и положили в полевую сумку. Вот это наслаждение внезапной щедростью – сторож в «Чуке и Геке», который приносит зайца, или постоянно возникающие в «Школе» крошечные чудеса, какие-то добрые, совершенно внезапные подарки суровых людей или просто улыбки и перемигивания людей, которые чувствуют свою обреченность, но в последний момент пытаются как-то подать друг другу руку. Это очень у Гайдара живо. Я понимаю, что это все детские дела. Но на самом деле все детское только и хорошо, потому что когда мы взрослеем, мы, к сожалению, безнадежно утрачиваем все сколько-нибудь в себе привлекательное.

Немудрено, что, наверное, любимым другом Гайдара и единственным его настоящим читателем была Зоя Космодемьянская, с которой он познакомился в 1940 году. Вот тут тоже, Господи, помилуй, сколько наворочено вокруг этой дружбы больного писателя с больным ребенком! И то, что Зоя Космодемьянская страдала шизофренией и под это дело лечилась. И то, что он страдал шизофренией и запоями и под это дело лечился. Ничего этого не было. Они оба оказались в санатории, потому что она тяжело очень перенесла менингит и после него нескоро вернулась в школу, а у него случилось очередное обострение вот этих вот посттравматических болей и он действительно оказался там. Причем оба были вполне дееспособны и адекватны. Познакомились они, по свидетельствам друзей, когда Гайдар устроил там взятие снежного городка. Значит, он соорудил семь снежных баб, каждую со свои характером. Одна была маркитантка Сигарет, как он ее называл, она, значит, торговала там чем-то, он соорудил ей прилавочек, прилавочек этот набил мороженым, и дети, которые добирались до него, имели право этим мороженым лакомиться. Там был свой пороховой склад, и была снежная баба, караулящая его. Был комендант крепости, стоявший выше всех: все бабы были из двух шаров, а этот из трех. В общем, он очень изобретательно там резвился. И как раз когда Космодемьянская подошла посмотреть на все это удивительное пиршество фантазии, он начал очень серьезно ей рассказывать биографии этих снежных баб, выдумывать, каковы были их прошлые боевые подвиги, подробно разбираться, что она читает. Оказалось, что она читала все его сочинения. Разумеется, от гибели Зои Космодемьянской ничего в характере войны в тактическом смысле не изменилось, да и вообще бессмысленно было то, что она там делала в этой деревне Петрищево. Да и то, что она поджигала дома крестьян, вызвало патологическую ненависть к ней самой, ведь ее же били-то не только немцы, ее били и свои, что было опубликовано уже в 1990-е годы. Но самое удивительное, что для победы в Великой Отечественной войне пример этой партизанки сделал пожалуй что и побольше, чем любые стратегические соображения. И, как бы ни было ужасно все советское прошлое, а ничего не поделаешь, с подвигом этого ребенка приходится считаться. Потому что подвиг есть подвиг, и это подвиг читателя Гайдара.

Этот ребенок, погибший после пыток, потому стал таким, что он вовремя прочел «Дальние страны», «Чука и Гека» и «Военную тайну». «Военная тайна» ведь, строго говоря, самая странная из повестей Гайдара, потому что многие читатели, в том числе в «Артеке», где он ее сочинял, просто бомбардировали его письмами с целью непременно спасти маленького Альку, которого убивают вредители. И он отвечал, что он сам очень не хотел писать, чтобы Альку убивали, ну никак нельзя было, чтобы Альку убили, а вместе с тем так получилось, что убивают в конце и ничего с этим сделать невозможно. Его не потому убивают, что с помощью этой жестокой сцены он, как у Шолохова в «Поднятой целине» агитирующий комсомолец, надеется кого-то разагитировать. Он понимает, что без этого постоянного фона смерти, который так силен в его прозе, не будет того невероятно острого чувства счастья, которое эта проза дает. Острого чувства счастья от моря, от гор, от близости товарищей, от того, что, в конце концов, ты живешь в лучшей на свете стране.

Можно, конечно, сказать, что Гайдар таким образом оправдывает абсолютно фашистскую по духу страну. Но в том-то и дело, что она не фашистская. Она построена, с самого начала замешана на очень сильном, очень мощном антифашистском посыле, посыле, конечно, модернистском по своей сути: на этой жажде будущего, тогда как фашизм опирается в основном на архаику. Самый страшный враг у Гайдара – именно фашист. Именно фашистом зовут Саньку в «Голубой чашке» за то, что он немецкую девочку Берту обозвал жидовкой, и посмотрите, как все на него тут же окрысились. Окрысились так, что несчастная Светлана даже решила его защитить, сказала: «Папа, может быть, он не фашист? Может быть, он просто дурак?» Примерно с таким же чувством смотрю я сегодня на большинство российских националистов, потому что – ну подойди к ним по-человечески, дай им огурец, как здесь, и, может быть, что-то и спасется. И, кстати говоря, со многими из них мне бывает интереснее разговаривать, чем с друзьями из либерального лагеря, для которых я уже однозначный гулаговец, ренегат и только что не чоновец.

Так вот самое интересное в Гайдаре, в его антифашизме, в этом чувстве, что ты живешь в самой правильной стране, – это именно мифологическая, детская, добрая, суровая, внезапная ласка, которая очень в его прозе сильна, поэтому его так любили одинокие дети. Зоя Космодемьянская тоже была одиноким ребенком: ее из класса в класс переводили с трудом, из школы в школу гоняли и терпеть не могли. Как написала ей одна подруга по окончании 10-го класса: «Зоечка, ты слишком требовательно относишься к людям». И действительно, слишком требовательно. Гайдар – писатель для одиноких детей. Одиноких потому, что в забавах сверстников, забавах циничных и грязноватых, они участия принимать не могут, они не квакинцы – вот в чем вся проблема. Настоящий-то ребенок – это Квакин. У него все хорошо, ему прекрасно со своей бандой. Гайдар – писатель для тех детей, для кого единственная защита – вот эта большая и добрая страна, которая не даст совершиться несправедливости. И неважно, что в действительности эта страна была другой. Важно, что он сумел создать такой ее образ, в котором хорошо было жить и не так страшно умирать.