Ким Костенко - Это было в Краснодоне

— Так вот, Соликовский, — сказал он, в упор глядя в покрасневшее от напряжения лицо начальника полиции. — В этой папке — списки людей, работающих в центральных мастерских. Среди них есть и коммунисты. Мы их не будем трогать… пока. Но за ними нужен самый строжайший надзор. Негласный, понятно? Мы должны знать о них все — с кем они встречаются, о чем разговаривают, что думают наконец! И при этом у них не должно возникать никаких подозрений. Есть у вас надежные люди для такой работы?

Соликовский вытер ладонью обильно выступивший на лбу пот:

— Надо поговорить с Захаровым…

В тот же вечер в кабинет Захарова снова осторожно протиснулась долговязая, нескладная фигура Василия Громова. Пригнувшись к столу, он внимательно слушал, о чем говорил ему вполголоса следователь по уголовным делам.

— В центральных мастерских? Так я их хорошо знаю. Лютиков там работает, Филипп Петрович, раньше был начальником цеха, и Бараков Николай, инженер… Понятно, господин Захаров. Глаз не спущу!

Прямо из барака Громов отправился в мастерские. Он отлично знал всю семью Лютиковых. Ему было известно, что перед самым приходом фашистов в Краснодон Филипп Петрович отправил свою жену вместе с тринадцатилетней дочерью в эвакуацию, а сам поселился у кого‑то из знакомых, но у кого именно, Громов не знал.

В полупустом цехе небольшая группа рабочих возилась возле разобранного мотора. Увидев среди них знакомого, Громов подошел к нему.

— Что, Филипп Петрович уже ушел? Эх, опоздал… Слушай, браток, а ты не знаешь, у кого он сейчас живет? Понимаешь, насчет работы хочу с ним потолковать. У Колтуновой, говоришь? Как же, знаю… Может, часом, и Баракова адрес знаешь, тоже надо зайти. Ага, ну спасибочки тебе, браток…

И, вобрав голову в плечи, Громов поспешно нырнул в надвигавшуюся на город тьму.

Голос Подтынного, срывающийся, придавленный, звучал глухо. Медленно, с трудом подбирая слова, он рассказывал, какой переполох вызывало у полицейских каждое смелое действие отважных подпольщиков.

— Мы с ужасом ожидали каждый день сообщений о новых вылазках подпольщиков. Немцы срочно расширили штат полиции. По указанию Зонса на работу в полицию было принято много новых людей. На должностях следователей полиции оказались бывший бухгалтер шахты №4 Черенков и юрист Кулешов. Между тем в городе все чаще появлялись листовки, все смелее действовали неизвестные подпольщики. В день 7 ноября по городу были развешаны красные флаги…

Маленький листок, вырванный из школьной тетрадки, смутно белеет на фанерном щите рядом с приказами комендатуры и объявлениями управляющего дирекционом.

«Земляки! Краснодонцы! Шахтеры!

Всё брешут гитлеровцы. Они принесли горе и слезы в наш город. Они хотят запугать нас, поставить нас на колени. Помните: мы для Гитлера — рабы, мясо, скот! Мы все лучше предпочитаем смерть, нежели немецкую неволю. Правда победит. Красная Армия еще вернется в Донбасс. Сталин и правительство в Москве. Гитлер врет о конце войны. Война только разгорается…

Мы будем рассказывать в своих листовках всю правду, какой бы она горькой ни была для России. Читайте, прячьте наши листовки, передавайте их содержание из дома в дом, из поселка в поселок. Смерть немецким оккупантам!» [1] Здесь приведен текст листовки, хранящейся в музее «Молодая гвардия»

Кто‑то первый, скользя равнодушным взглядом по серому забору, наткнулся на этот листок. Прочитал, не веря своим глазам, снова приник к нему, жадно вчитываясь в страстные, волнующие строки, стараясь запомнить каждое слово. Затем подошел второй, третий… Словно быстрокрылая птица, облетела весь город весть о появившейся листовке. Люди спешили воочию убедиться в том, что в городе есть смелые люди, открыто бросившие вызов фашистам. Читали медленно, вдумываясь в каждое слово, и отходили, чтобы уступить место другому, сразу повеселевшие, радостно взволнованные.

Узнали о листовке и полицаи. Один видел листовку на Пионерской улице, другой — на дереве в городском парке, третий — у ворот гаража дирекциона. С разных концов города сбежались они в серый барак. Собравшись в тесной дежурке, все молча курили, боясь взглянуть друг на друга.

По коридору прошел Соликовский в надвинутой на лоб папахе. Приказав прислать к нему Захарова, он закрылся у себя в кабинете, хлопнув дверью так, что посыпалась штукатурка.

Через минуту неслышными шагами в кабинет вошел Захаров, тихо присел на диван. Соликовский уставился на него покрасневшими от злобы глазами.

— Ну, что скажешь?

Захаров пожал плечами, промолчал.

— Молчишь? Нечего тебе сказать? — тяжелый кулак с силой опустился на стол. — Нет, ты мне ответь: за каким чертом ты здесь околачиваешься? Какой из тебя следователь? Кого ты выследил? Что узнал? Тогда уничтожил ту бумажку, что у хлебного ларька нашли, и думал — все шито–крыто, никто тебя больше не потревожит? Да?

Захаров с деланно равнодушным видом рассматривал затейливый узор на кожаном чехле своего финского ножа.

— А кто хлеб поджег? — гремел Соликовский, все больше распаляясь. — Кто скот угнал? Не знаешь? Под носом у тебя орудуют партизаны, а ты…

Захаров слушал молча, и только ноздри его раздувались и вздрагивали. Вдруг он резко вскочил, подошел к Соликовекому и прошипел сквозь зубы отборнейшие ругательства.

Соликовский вскочил, задыхаясь от ярости. Словно острые шпаги, скрестились два взгляда. В дежурке разом оборвался говор. Полицаи притихли, прислушиваясь к тому, что делается за стеной.

— Ладно… Не время сейчас ссориться, — едва выдавил Соликовский, отводя взгляд в сторону. — Садись, поговорим…

— Вот так лучше! — удовлетворенно отозвался Захаров. Достал серебряный портсигар, закурил, снова уселся на диван, иронически поглядывая на Соликовского.

Несколько минут молчали.

— Про тех коммунистов, что в мастерской работают, узнал что‑нибудь? — уже деловым тоном, наконец, спросил Соликовский.

Захаров выпустил целое облако дыма, спокойно разогнал его рукой.

— Узнал. Не коммунисты они вовсе.

— Что? А кто же?

— Да так… Были коммунисты, а сейчас… Одним словом, работяги. Ковыряются с утра до вечера в цехе, никуда не ходят, ни с кем не встречаются, ни о чем не говорят. Есть у меня верный человек, он с них глаз не спускает.

И Захаров подробно рассказал все, что сообщил ему Громов. Коммунисты, предложившие свои услуги управляющему дирекционом, — Филипп Петрович Лютиков и Николай Петрович Бараков — ремонтируют в мастерских шахтное оборудование. Работают старательно, на совесть, так что придраться нельзя. Свое обещание они выполнили — уговорили приступить к работе еще с десяток краснодонцев: плотников Румянцева и Телуева, молотобойцев Выставкина и Ельшина, кузнеца Соловьева. По их рекомендации поступили на работу в мастерские и несколько молодых ребят — Владимир Осьмухин, Анатолий Орлов, Анатолий Николаев.