Ким Костенко - Это было в Краснодоне

— Вот и встретились… — хрипло выговорил он. Тоня сразу узнала бывшего лейтенанта. В глазах ее сначала мелькнуло радостное недоумение, но за спиной Подтынного показались грязно–голубые жандармские шинели, и она все поняла. Звонко, будто пощечину, она бросила ему в лицо:

— Подлец!

Жандармы молча навалились на Тоню, заломили ей назад руки. Полуголую, босую, ее выволокли на снег, бросили в сани… Подтынный медленно прошел в голову колонны и буркнул:

— Сюда, налево…

Недалеко от Тони жили Бондаревы. В списке их было двое — Василий и Саша, брат и сестра. Дверь открыла миловидная, пухленькая девушка с задорно вздернутым носиком и живыми глазами.

— Это я, Шура Бондарева. А Василия нет дома- ушел с родными на хутор… Что? Зачем? Ах, хорошо, я сейчас…

Она подбежала к широкой скамейке, на которой спал мальчишка лет восьми–девяти, растормошила его, поцеловала и торопливо заговорила:

— Коленька, ты не плачь, я скоро приду… Беги пока к Поповым, переночуешь у них…

Она накинула ему на плечи старое пальтишко, подтолкнула к выходу.

— Наин, найн… — преградил им дорогу жандарм. Ухватив мальчишку за ухо, он вытащил его на улицу, бросил в сани. Затем повернулся к Шуре: — Битте…

Следующим в списке значился Анатолий Попов. В доме еще не спали. Мать Анатолия, Таисия Прокофьевна, ласковая, гостеприимная женщина, привыкшая к тому, что ее сына часто навещали друзья в позднее время, на стук сразу открыла дверь и, услышав из темноты: «Дома Анатолий?» — добродушно проговорила:

— Та дома, дома, проходите. В самый раз на ужин попали…

И только когда в комнату, гремя сапогами, ввалились вооруженные жандармы, она почуяла недоброе, с тревогой посмотрела на сына.

Оттолкнув ее, Подтынный шагнул к сидевшему за столом Анатолию.

— Выходи!

Анатолий отставил в сторону недопитый стакан чаю, встал, открыл шкаф, неторопливо принялся рыться в нем.

— Поживей! — прикрикнул Подтынный. Анатолий спокойно посмотрел на Подтынного:

— Не на пожар…

— Кому сказано: быстрее! — закричал Подтынный и, подскочив к Анатолию, ожег его плетью. В тот же миг короткий сильный удар под челюсть опрокинул Подтынного навзничь. Падая, он ухватился рукой за край стола, свалил его вместе со стоявшей на нем керосиновой лампой…

На какой‑то миг Подтынный потерял сознание. Придя в себя, он услышал в углу глухие удары, поднялся, чиркнул спичкой — двое жандармов сидели верхом на спине Анатолия, третий скручивал ему руки веревкой.

Только теперь Подтынный вспомнил: он уже встречался с этим парнем. Летом, возле памятника Борцам революции. Это за его плечо держалась тогда–Ульяна Громова, с открытым презрением и ненавистью глядя на Подтынного.

Вспомнив об Ульяне, Подтынный решил, что теперь он рассчитается с нею за все.

Громовой в списке не было, но Подтынного это не смущало. Когда жандармы кинули в сани избитого, связанного по рукам и ногам Анатолия Попова, он приказал кучеру:

— К Громовым!

До самого рассвета рыскал Подтынный по поселку. В эту ночь были взяты почти все члены первомайской группы. Жандармы арестовали Бориса Главана, Майю Пегливанову, Сашу Дубровину, Геннадия Лукашова, Нину Минаеву, Владимира Рагозина, Ангелину Самошину, Нину Герасимову…

Захарову повезло меньше. Многим из названных Почепцовым членам «Молодой гвардии» в эту ночь удалось уйти от ареста. Жандармы не застали дома Сережу Тюленина: за несколько часов до их прихода он убежал вместе со своими друзьями — Степой Сафоновым, Валей Борц, Радиком Юркиным. Укрылись у своих знакомых в близлежащих селах Иван Туркенич, Олег Кошевой, Василий Левашов, Анатолий Лопухов, Нина и Оля Иванцовы, Георгий Арутюнянц, Анатолий Ковалев, Миша Григорьев. Не было в ту ночь в городе и Любы Шевцовой: накануне она срочно выехала в Ворошиловград.

…А тот, кто из трусости, из боязни за свою шкуру продал врагам своих товарищей, в это самое время, скорчившись, сидел рядом с преданным им же бывшим своим другом и, тихо всхлипывая, глотал горько–соленые слезы.

…Утром в камеру просунулась лохматая голова полицая.

— Почепцов! Выходи…

Димка встрепенулся, пригнув к себе голову Почепцова, зашептал ободряюще:

— Держись, Генка! На допрос, наверное, зовут. Бить будут — ни в чем не сознавайся! Помни клятву!

Вобрав голову в плечи, Почепцов, согнувшись, неверными шагами направился к выходу. Димка сочувствующе смотрел ему вслед и сокрушенно вздыхал: «Эх, жаль Генку!» Он так и не узнал, что бывший друг его оказался предателем.

А Почепцов, войдя в кабинет Соликовского, сразу забыл о всех кошмарах, которые терзали его ночью. Он посмотрел на груду плетей, сваленных на письменном столе, и по спине его прошел холодок.

Откуда‑то издалека донесся до него голос Соликовского:

— Ну, как спалось? Теперь можешь идти домой спокойно. Дружки твои от нас не вырвутся!

Потом кто‑то спросил Почепцова, о чем говорил в камере его сосед Демьян Фомин, Почепцов поспешно передал все, что услышал от своего бывшего Друга…

— Эх, рано тебя выпускаем, — пропел тот же гнусавый голос. — Подержать бы его еще дней пяток в камерах, он бы нам помог…

— Ладно, без него управимся, — прогудел бас Соликовского. — Иди, Почепцов…

Шатаясь как пьяный, Почепцов вышел из серого барака…

Записав рассказ Подтынного, следователь отложил в сторону ручку.

— Расскажите о дальнейших действиях полиции.

— На следующий же день работники полиции совместно с жандармерией начали допросы арестованных, — продолжал рассказ Подтынный, — Молодогвардейцев жестоко избивали плетью, резиновым шлангом, проволокой, чтобы заставить их дать показания, выдать своих сообщников.

— Вы лично тоже допрашивали арестованных?

— Да… В первых числах января меня вызвал к себе Соликовский и сообщил, что я назначен заместителем начальника полиции. С этого дня я все время находился в сером бараке, часто заходил в комнаты, где проходили допросы…

Еще только проглянули первые лучи неяркого зимнего солнца, а Соликовский уже был на ногах. Он спешил в жандармерию. Ему не терпелось порадовать своего шефа потрясающей вестью: неуловимая «Молодая гвардия», причинившая столько беспокойства оккупационным властям, взбудоражившая всю окружную жандармерию, наконец‑то раскрыта!

Зонса Соликовский встретил на улице и еще издали закричал, взмахнув в воздухе списком арестованных ночью молодогвардейцев:

— Сидят, сидят, голубчики! Всех накрыли! Теперь они у меня попляшут! С живых три шкуры спущу! Я им теперь покажу, как бунтовать!

От возбуждения Соликовский даже забыл поприветствовать своего шефа, как полагалось по форме. Но Зонс простил ему эту вольность. Весть об аресте членов «Молодой гвардии» его тоже взволновала. Коротко расспросив Соликовского о подробностях вчерашней ночи, он приказал ему: