Юрий Дьяков - У всякого народа есть родина, но только у нас – Россия. Проблема единения народов России в экстремальные периоды истории как цивилизационный феномен российской государственности. Исследования и документы

Или такой случай. Бегу я быстро к командиру корпуса, рядом КП командира корпуса. Вдруг слышу: «Вж-ж-и». Они высоко шли, сволочи «Хенхели», они не пикируют. Слышу шум большой бомбы. Падаю. Одновременно с моим падением падает бомба. Меня подняли, потом снова упал. Слышу сильный удар по спине, захватило дух. Я не могу подняться. Там кричат и бегут из соседнего сада ко мне, бегут не мои люди, а артиллеристы: «Товарищ командир, что с вами, живы?» В пяти метрах от меня девятиметровая воронка. Бомба как раз разорвалась на мостовой. Глыба асфальта оторвалась и ударила меня по спине. К счастью там тополи были, она упала на тополи, что затормозило ее падение, а то бы крышка была. Если не маленькая бомба, я жив бы не остался бы.

Тяжелая бомба врывается глубоко в землю. Волна от этой бомбы при разрыве пошла как-то так, что домик остался цел.

Примерно, метрах в 50‑ти от завода между «Красным Октябрем» и «Баррикадами» разорвалась тонная бомба. Вижу летят, пикируют, я в водосточную трубу. Среди мелких – пара больших. Вдруг взрыв, зазвенело в трубе. Было, смотрю – стояло домиков штуки три, а стало совершенно чистое место.

Однажды мы вдвоем с Винокуром наехали на автомашине на минное поле, наехали с потушенными фарами. Это было в начале войны. Едем тихо, машину ведет шофер, едем тихо потому, что знаем, что здесь минное поле и вдруг… взрыв. Взрыв я услыхал и потерял сознание. Чувствую, как потерял сознание. Сколько это длилось, не знаю. Потом пришел в себя. Сижу в машине как сидел, так и сижу. Хочется мне взять Винокура, рука не поднимается. Начинаю соображать, что мы налетели на минное поле. Начинаю шевелить членами. Нога левая работает, но правую ногу что-то плохо чувствую.

– Винокур, ты жив? Громко не могу сказать.

Не отвечает. Потом говорит.

– Жив.

– Шофер?

Молчит.

– Захаров! Захаров!

Шофер погиб. Стал вылезать, нога правая не работает. Думал, ее у меня нет. Ощупал. Есть. Вылезли, посветили фонариком. Смотрим, машину отбросило, яма на семь метров, машину развернуло назад и поставило мотором назад. Мотора нет, кузов цел. Моторная часть вся уничтожена, исковеркана. Если бы быстро ехали, гибель бы нам всем. Благодаря тому, что тихо ехали, мина взорвалась перед передними колесами, весь взрыв пошел на моторную часть. Шоферу досталось больше, но он тоже остался жив. Его пришлось везти в госпиталь, бросили машину, пошли пешком. Ехали с передовой на всей КП.

Тут интересных рассказов можно привести много.

Исключительно интересный момент боя был, когда перед нашей горсточкой людей танки отошли. Танки противника струсили и пошли назад. Наши противотанковые ружья и пара пущенок заворачивают 30 танков».

Интересный бой был при защите «Красного Октября». Там есть высотка 107.5, сейчас за Верхним поселком. Там были упорные бои. С левого берега идет артиллерия и все ко мне на высотку. Набралось у меня до семи полков артиллерии. У меня было четыре дивизиона «Катюш». Один дивизион так и провоевал все время со мною. Мы нанесли большой урон немцам. Как только загремит «Катюша», фрицы ложатся, прячутся, как только взрыв кончился, они встают и идут. Мы начали хитрить. Как только они поднимаются, мы в этот момент сразу из четырех «Катюш». Урон мы им нанесли большущий.

Когда мы выходили на левый берег, интересный момент был. Скопилось на берегу народа! Сколько детишек, женщин! Мужчины провожают жен, детей, все загромождено. Переправляем ночью. Каждый хочет скорее попасть на ту сторону, торопятся. Начали устанавливать порядок. У всех стремление скорее отправить. Нагрузили пять женщин и детей, переправили. Потом надо остров перейти, километра полтора. Я сам нес двоих детей. Все идем пешком, бойцы несут вещи, детей несут, чтобы облегчить. Смотришь женщина, вещи кругом и двое, трое ребятишек. Посмотришь, спазмы глотку сжимают. На берегу масса людей, масса детей. Не выдержал, на завтра десять машин послал. Распорядился в первую очередь вывезти детей к реке. Маленькие дети топчутся, о себе вспомнишь, твои дети в Сибири. Там ничего, а здесь такую муку переносят…

Такой случай. В районе «Красного Октября» Винокур, я, начальник особого отдела Кулик, фельдшер Велиховская, начальник штаба собрались переход делать с одного места на другое, КП меняли. Летят штук 12, сразу пикируют сюда. Все разбежались в разные стороны, падают. Падает бомба и не разрывается. Здесь лежит Винокур, начальник особого отдела метрах в 10‑ти от Винокура. Бомба килограммов 250 упала и не разорвалась. Они лежат на нее смотрят. Подняться боятся, а вдруг она разорвется. Лежать здесь тоже нельзя, вот положение какое!

Я читал одного корреспондента нашего, где он пишет: Тот, кто был в Сталинграде, тот никогда не забудет. Это правильно. Часто собираемся, шутим: «Трупов, как на картине после ледникового периода». В районе станции не менее двух тысяч трупов. А здесь по подвалам, если пройти по городу, столько тут трупов ой! ой!.. Все окопы забиты трупами. Там, где готовился прорыв, где стреляла артиллерия перед окопами – это ужас! В какую землянку не зайдешь 10–12 трупов.

Род[ился] в 1904 г., отец военный врач, выходец из дворянской семьи. Моя бабушка была племянницей адмирала П. С. Нахимова. Я из кадровой офицерской семьи. Мой прадед за Бородино имел Георгиевский крест, и я сам воспитывался три года в кадетском корпусе.

С самых детских лет воспитывался я на геройке войны 1812 г. Я, например, помню 6–7 лет всех героев войны 1812 года знал. Традиции семьи Нахимова играли, конечно, большую роль. Сохранилось несколько писем, в частности одно письмо, написанное Нахимовым после Синопа дедушке. Я передал его в военно-исторический архив.

Готовили, конечно, из меня морского офицера. Вначале я учился в 1‑м Московском кадетском корпусе. Традиции, честь русской армии, честь русского офицера оставили у меня большой след. Помню 1917 год, Октябрьская революция. Каковы взгляды были отца? Во всяком случае, нечто вроде кадетско-октябристских. Мне было 13 лет. Я считал, если бы большевики оставили погоны, то можно было с ними помириться. Причем, я помню, я заплакал и мой маленький брат 11 лет тоже заплакал. Вот сейчас я тоже рад был погонам. Эти традиции сыграли большую роль в семье.

Что касается отца, он ни в каких армиях не был, был врачом, в 1926 году умер. Мать пенсионерка. Если вы спросите, стал ли отец на советскую платформу? Конечно, нет. Отец долго болел. Таким образом, вся тягота семейная ложилась на меня. Еще учась в школе, я работал в старших группах. Когда я окончил школу, отец умер. Я учился все время заочно и институт, и аспирантуру кончил заочно. Проработал лет семь на заводе строгальщиком. Вступил в партию в 1931 году. В 1940 г. защитил диссертацию. В 1937 г. закончил институт. В декабре 1941 г. добровольно вступил в армию.