Николай Прокудин - Бой под Талуканом

Еда, сон, дозаправка техники, сбор отставших и сломавшихся машин. Я попытался немного почиститься, снял «песочник» и принялся выбивать из него накопившуюся пыль об ствол пушки БМП. Ох, и много же ее набилось за время движения, поднялась настоящая пыльная буря вокруг меня, чем я развеселил Сбитнева.

– Тебя самого об ствол надо постучать, чтобы из легких песок вытрясти! Ерундой занимаешься. Двинемся в дорогу и снова пропылимся, прокоптимся, будешь грязный все равно.

– А у меня в запасе маскхалат. Сейчас на марше пыль собираю в этом, а в горы переоденусь в другой, – ответил я.

– Хитрюга! А у меня только этот автомобильный комбинезон. Ужасно надоел проклятый песок! Все время на зубах скрипит.

– А на каких, вставных или настоящих?

– На всех. И тело зудит – помыться бы.

– Разбаловался ты, Володя, в госпиталях. Белые чистые простыни, стерильные медсестры.

– Нет, я предпочитал докториц, люблю женщин-врачей, особенно чтобы носила очки с тонкой металлической оправой, в этом есть свой шарм! Обнаженная и в очках.

– Что, обязательно не снимая очки, что ли? Не мешают, не царапают?

– Нет, не мешают, а возбуждают, волнуют!

– А они не запотевают? – рассмеялся я над предавшимся воспоминаниям командиром.

– Балбес, чего же им потеть, не на морозе ведь, девушка сама потела, в Ташкенте ранней весной доходило до тридцати пяти градусов жары. А какая женщина была замечательная!

– Всего одна?

– Чудак-человек! Первое время я лежал в хирургии, сам понимаешь, голова болит, зубов нет, все тело в мелких осколках, которые из меня вынимают. А потенции во мне на шестерых! Я к анестезиологу Марье начал подкатывать, но безуспешно. Расстроился! А посмотрел на себя в зеркало критически – оттуда такое мурло взглянуло в ответ – и осознал, что еще рано, не готовы дамы меня такого принять и ласкать. Прошел месяц, физиомордия зажила, округлилась, рот начал пахнуть не отвратительными лекарствами, а хорошей зубной пастой и коньячком. Когда попал в стоматологию, то без ложной скромности скажу: пользовался успехом. Успевал на двух фронтах: и дома, и в госпитале.

– Врешь ты все, – рассмеялся я с завистью в душе.

– А чего выдумывать, чистейшей воды правда – разрывался на части! И жена, и врач, и медсестричка. Одно спасало: дежурства у них не совпадали, а со своей Марьей еще проще: всегда мог соврать, что голова болит и ничего не получится.

– Володя, куда двигаемся дальше? – спросил я у вернувшегося с совещания командира роты.

– Сейчас командиры определяются с очередностью десантирования в окрестные горы, – ответил задумчиво Сбитнев. – Край непуганых дураков. «Духи» тут вольготно себя чувствуют, у местного полка сил маловато. Немного попугаем аборигенов. Запасаемся водой, берем сухпай на трое суток и в путь. В горах, я думаю, лучше будет, чем сидеть три дня на броне.

– Горы высокие. На карте задачу уже видел?

– Еще нет, через час Ошуев соберет всех снова и будет уточнять задачи, сейчас ЗНШ полка в дивизии карты рисует, потом мы на своих «яйца» нанесем.

«Яйца» в обиходе – это круги с задачами, нанесенные на карту местности.

– Смотри, Вовка, «яйца» большие не рисуй и слишком далеко не планируй, а то потом свои собственные придется тащить черт знает куда!

– Да я уже и забыл, как это их в горы нести. На больничной койке, дома, да в пивнушке я их полгода использовал только по прямому назначению. В Алихейле все время вокруг техники бродили, высоко не забирались, даже ноги не перетрудил. Как неохота лезть к черту на рога!

– Володя, иди, помой физиономию, хотя бы перед вылетом, а то как папуас выглядишь! Ужас!

– Правильно, пока командиры совещаются, замполиты моются, бельишко трясут, газетки читают.

– А я и тебе захватил парочку, буквы еще не забыл?

– Вот это хорошо, а то зад вытирать нечем, что-то про бумагу я забыл.

– Твоя задница какую предпочитает: «Правду», «Красную Звезду» или «Советский спорт»? Вся пресса трехдневной давности.

– Она предпочитает окружную газету!

– Это почему?

– Бумага самая мягкая, и чтением не отвлекает, не задумаешься из-за отсутствия содержания, и снайпер не подстрелит в уязвимой позе. «Окопная правда» поэтому – самая лучшая пресса для солдата!

– Хорошо, что тебя не слышит член Военного Совета.

– «Члену» от Военного Совета могу лично об этом сказать и о многом другом! В частности, о том, что после тяжелого ранения могли бы и в Союзе служить оставить, а вакантные места предоставлять еще не нюхавшим пороха. Взятки давать не умею, своими связями пользоваться – тоже и быть в долгу не хочу, а на законном основании, скажу честно, с удовольствием остался бы в Ташкенте. При этом чем дольше я тут после возвращения нахожусь, тем сильнее ощущаю, какой я дурак, и от этого хочется нажраться до поросячьего визга.

– Вовка, вернемся и нажремся! Орден еще раз обмоем, и день рождения мой подойдет, ну и твоя награда к тому времени подоспеет. Разгоним твое уныние!

– Сколько можно обмывать? – удивился Вовка.

– Так это прелюдия была, остальные роты требуют! Я-то, сам знаешь, не сторонник этого дела. Ладно, побалуемся коньячком, – размечтался я.

– Каким коньячком? Надоел ты с этими дегустациями! Водяры, обыкновенной водяры! Только водкой можно нажраться, чтоб забыться. Вино и коньяк – это обман зрения, настоящие русские люди пьют только водку.

– Значит, я не настоящий. Ладно, тебе лично будет водка. Иди, умой рожу, а то к серой бороденке пыль налипла, выглядит как перхоть, смотреть противно, – скривился я.

– Ник, не будь педантом, как граф Острогин, тебе это не идет! Ступай-ка, займи место за обеденным столом для командира, а я, так и быть, пойду ополоснусь.

Над растянутым между двумя бортовыми машинами брезентом Головской навесил маскировочную сетку, и получилось вполне прилично для полевой столовой. За столом сидел в гордом одиночестве Мелещенко и ковырял ложкой кашу.

– Колян, что ты там нашел? В тарелке тушенка присутствует, или Берендей ее всю Лонгинову скормил?

– Присутствует. Даже мясо трошки е, мелкими кусочками, – ответил Николай.

– Коля, ты в курсе, что мы с тобой почти как братья родные?

– Это как понимать? Подмазываешься зачем-то? Шо нужно, Никифор? Говори прямо.

– Брат, самый что ни на есть настоящий! Хотя и не очень любимый. У тебя какая группа крови? – спросил я.

– Первая!

– Резус отрицательный?

– Ну и шо такого, – нахмурился Николай. – Отрицательный – это не значит, шо я отрицательный.

– Да знаю, знаю, сам с такой кровью живу. Первая, резус отрицательный.

– Ну! – напряг извилины Мелещенко.

– Вот те ну. А ты знаешь, «килькоед», что в батальоне только у тебя и у меня такая? Это врач сказал, лейтенант Пережогин. Он анализировал списки возможных доноров и группировал по вариантам – кто кому может помочь.