Николай Прокудин - Конвейер смерти

Комдив встретил нас неласково. Выслушал доклад, сказал, что начальник оперативного отдела поставит нам задачи, и ушел в окружении своих помощников.

Вася Котиков, хмыкнув, протер запотевшие очки и после ухода руководителей радостно обнялся с нами.

– Растете, товарищ подполковник! Начопер! – воскликнул я, обрадовавшись встрече со старым товарищем.

– Ай, какое расту! Я только исполняю обязанности. Пока я просто писарь в штабе и точильщик карандашей. Но ходят слухи, стану замкомандира полка! – улыбнулся Василий.

Мимо меня прошел Ромашица, злобно взглянув в нашу сторону.

– Чего это он зыркает так? – спросил я.

– А, это наш ходячий иконостас, еть. Не обращай внимания. Мне эта собака триста чеков должна и не отдает. Сволочь! Он, когда ты начал спорить с комдивом, тотчас предложил тебя за трусость из партии исключить, еть. Видишь, а ты не оправдал его надежд, сдуру прибыл на войну. Негодяй ты этакий! Ха-ха! Лишил человека удовольствия втоптать тебя в грязь.

– Вася, почему ты его иконостасом обозвал? – изумился я.

– Э-э-э! Ты что, не знаешь, что у него уже три ордена получено и еще два на подходе? Это же первейший герой афганской войны!

– Врешь!

– А чего врать, еть. Говорю, как есть. Наградные отправляем один за другим, еть.

– И когда это он успел за полтора года? – удивился я. – Он что, каждый день духов уничтожает, стреляя из окон парткомиссии?

– Никифор, он имеет боевую контузию и ранение. Где-то поцарапал руку – оформили по ранению на первую Красную Звезду, а контузило – получил вторую. С контузией вообще анекдот! В январе он выехал на боевые возглавить партработу. Баринов выстроил офицеров штаба для указаний, где-то вдали бомба гулко разорвалась. Все невольно оглянулись: взорвалась и взорвалась, черт с ней! Комдив смотрит, а Ромашица на земле лежит и корчится. Тяжелая контузия! Вот такая история. Весь штаб смеялся месяц! Никого взрыв не задел, даже не испугал, а у «партийной мысли» мозги отшибло. Еще две награды получит за рост партийных рядов и укрепление воинской дисциплины в дивизии.

А Байдуков в прошлом году упал, сломал палец на руке – и намедни обмывал полученный орден Красного Знамени. Будьте любезны! Учись, студент! А ты говоришь, война…

– Эх, Василий! Поздно науку карьеризма постигать! Домой пора! – махнул я рукой. – Указывай, куда ставить технику и что делать. И ради Бога, расскажи толком, что за бойня тут произошла!

Котиков показал рукой, где поставить технику, и начал свой грустный рассказ…

Восьмидесятый полк подошел к небольшому кишлаку, расположившемуся в предгорье у входа в ущелье. Ничто не предвещало трагедии. Разведчики вошли в кишлак, перестреляли весь скот. Солдаты нашли немного оружия и боеприпасов. Вроде операция складывалось удачно. Никакого сопротивления со стороны духов. Но, когда наши возвращались и слегка расслабились, откуда ни возьмись повылезали из щелей бородачи. Шквальный огонь из гранатометов и автоматов, заработали минометы…

Монастырскому в самом начале боя оторвало руку осколками гранаты. Дух выстрелил в него почти в упор. Того гада завалили, а на его месте другой появился и в гущу взвода вновь бахнул из гранатомета. Нескольких бойцов ранил… Монастырь отрезал сам себе искалеченную руку, висящую на жилах и коже, а медик перетянул ее жгутом. Лейтенант не потерял сознание и в шоковом состоянии продолжал стрелять по противнику. Духов, вылезших из кяризов, было тьма-тьмущая. Больше, чем разведчиков. Один из них спрыгнул с крыши на башню танка и бросил в приоткрытый командирский люк гранату. Прапорщик и два солдата получили множественные ранения. Этого смертника расстреляли, но тут же другой вышел на дорогу с гранатометом наперевес и начал целиться в БМП. Грохнули и его. Не успел мятежник умереть в муках, как из-за угла выскочил следующий с пулеметом. Духи шли в психическую атаку, не скрываясь. Возможно, были обдолблены наркотиками. Словно в старом кинофильме «Чапаев» – шли в полный рост, не уворачиваясь от пуль. В ходе боя были подбиты танк, БМП, бронетранспортер, ранено тридцать пять наших солдат и офицеров. Одного разведчика, лежавшего под машиной между гусениц, задавил свой же танк. Механик развернул коробочку, не зная, что под днищем кто-то свой лежит и отстреливается.

Танкисты и разведбатальон пришли на помощь, отогнали духов, забрали раненых и отошли. Во время спасательной экспедиции получил нелепые тяжелые травмы Сероиван. Чокнутый Габулов развернул башню БМП и пушкой ударил по ногам стоящего на броне медика. Результат – переломы обеих ног… Черт! Ну что за невезуха с новым комбатом! Как рейд, так огромные потери… Убитые и раненые исчисляются десятками! Бугрим с тяжелой контузией в госпитале. Прощай, мой маскхалат, никогда я тебя более не увижу! Придется париться в хэбэ.

Нам предстояло закрепиться на довольно высокой вершине, к которой вел крутой подъем. Я оставил броню под опеку Верескова, а мы с Афоней отправились в горы. Я намеренно решил удалиться отсюда. Не хотелось быть на посылках у политотдельских. Подальше от начальства, целее нервы. Огромный Александров начал задыхаться на середине подъема. Пот струился ручьями по всему лицу, мокрая гимнастерка прилипла к спине, лицо стало пунцово-красным.

– Афанасий! Ты чем занимался в командировке? Сколько лишнего веса успел набрать?

– Не знаю. Наверное, во мне теперь больше центнера. Чем занимался, позже расскажу, когда передохнем! – прохрипел старший лейтенант. – Никифор, я пойду потихоньку, а ты, пожалуйста, займи горку без меня. В таком бешеном темпе я сдохну!

Александров выбрался наверх через полчаса и рухнул на песок как подкошенный.

– Уф! Нет сил! За две недели в командировке отожрался как слон! – стонал Афоня. – Заехал к маме домой, а она меня блинчиками, шанежками, оладушками, пирогами раскормила. Килограммов пятнадцать жирка нагулял. Уф-ф!

Старлей сбросил с себя гимнастерку, тельняшку и начал ею обмахиваться. Он не успевал вытирать струящиеся по большому телу ручейки соленого пота. Туловище и руки Афанасия были покрыты большими буграми на венах и лимфоузлах.

– Афоня! Что это у тебя такое? – поразился я. – Ты удваиваешься делением, как амеба?

– Ай! Ерунда! Уже привык. Тромбы! – нехотя ответил Александров. – Не смертельно, но не приятно.

– Болит, наверное? – спросил я, сочувствуя приятелю.

– Мучительно в горы ходить и напрягаться физически. Но, надеюсь, терпеть осталось три месяца. Домучаюсь как-нибудь. Когда вернусь в Союз, тяжелее ручки ничего поднимать не буду! – сказал Афоня, улыбаясь. – Буду лечиться дома. И вот какая занятная штука: в одном месте шишек нет! Догадайся в каком?

– Догадался! Ха-ха! Не повезло! А ты хотел бы, чтоб он распух? – рассмеялся я.