Николай Прокудин - Конвейер смерти

– Наглец! – воскликнул зампотех полка, хватаясь в свою очередь за мое хэбэ. – Под трибунал! Это угроза старшему начальнику! Все слышали?

Он закрутил головой по сторонам, но наткнулся только на угрюмые взгляды офицеров батальона. Шкурдюк потянул меня за плечи назад, а Хмурцев нахально вызвался лично начистить физиономию Голенцу. Из-за машин выскочил Ошуев, услышавший перебранку. Он притянул зампотеха к себе и что-то злое громко сказал ему на ухо. Затем рявкнул на меня, чтоб я отпустил подполковника и доложил о проведенном опознании. Начальник штаба не без труда оттеснил нас друг от друга и развел в разные стороны.

Я сделал пару вдохов-выдохов, чтоб успокоиться, потому что ярость продолжала кипеть и клокотать в моей груди. Меня колотило от возмущения и обиды. Сегодня раз десять меня могли убить, потом на опознании в морге я увидел погибших ребят. А теперь этот штабной червь угрожает трибуналом и судом «чести офицеров». Сволочь! Просидел от лейтенанта до подполковника в штабе округа писарем и точильщиком карандашей, а теперь поучает, как надо воевать. «Не умеем воевать»! Мерзавец!

Подполковник Голенец появился в полку одновременно с замом по тылу и сразу получил убойную кличку. Если первого прозвали Мухам По Столбам, то второго за первобытную тупость и тугодумное выражение лица окрестили Динозавром. В первые же дни пребывания в полку он «отличился».

Филатов во время подведения итогов боевых действий дал слово Голенцу (тогда еще майору), но лучше бы тот рта не открывал. Динозавр расшумелся:

– Стреляные гильзы ни одна рота не сдала, кольца отстрелянных сигнальных ракет и израсходованных гранат не собраны! Где корпуса расстрелянных «мух»?

– Майор, ты что, ох..! – рявкнул «кэп» со свойственной ему грубостью. – На кой хрен тебе эти кольца? В ЗАГС собрался? А если нужны стреляные гильзы, сходи на полигон и собери.

– Как так? – удивился Голенец. – А для отчетности? Ведь израсходованные боеприпасы необходимо списывать.

– Необходимо, значит, списывай. Тебе командиры рот акты представят.

– Что, я должен верить бумажке? А если они утаили боеприпасы? Припрятали?

– Утаили… Хм-м, хм-м. И что ты предлагаешь? Каждому патроны по счету выдавать и по гильзам принимать?

– Так точно.

– Ну, если так, то ступай в зеленку да собирай кольца и гильзы. Я тебе эту возможность предоставлю в следующем рейде!

Майор густо покраснел, замолчал и сел на свое место, смутно догадываясь, что сморозил глупость. Спустя некоторое время он совершил очередной ляп, проводя показательные занятия с технарями. Зампотех оказался не практиком, а теоретиком. За свою службу научился только писать отчеты и составлять донесения. Однако приехал он майором, а теперь уже подполковник. Вот и сегодня впервые вышел с полком на боевые, скорее всего за орденом, и сразу затеял глупый скандал. Опоздай Ошуев на минуту – и офицеры батальона затоптали бы балбеса!

– Что с Колотовым? Нашли? – спросил я у Шкурдюка, отходя от штабных машин.

– Нет, – ответил Сергей.

– Кто видел, что его убили?

– Афоня. Он говорит, что прапорщика очередью прошило сверху донизу. Юрка заметил ДШК и решил зайти сбоку, захватить трофей. Прошел с двумя бойцами. Одного из них ранило, перебиты обе ноги. Афоня его вытащил. А к технику и второму убитому солдату было не подползти. Они лежали в десяти метрах от пулемета. Сам ведь знаешь, Никифорыч, людей было мало. Двадцать человек ранено! – виновато ответил Шкурдюк.

– Н-да, и двенадцать трупов! Такого полтора года не было, со времен гибели группы Масленкина! – воскликнул я и от досады хлопнул себя по лбу кулаком. Голову и так ломило, в ушах звенело, виски сжимало тисками. Опять сегодня контузило…

…Юрку жалко. Всех жалко, но Юрку особенно. Он был моим инструктором в училище. Черт дернул одолжить ему полтинник на прошлой неделе. Ведь зарекался! Как кому дашь взаймы, так этого человека и убивают. Но если б Юрка не взял в долг, наверное, все равно бы погиб. Видно, у каждого своя судьба.

Вернувшихся из зеленки офицеров вызвал в свой кабинет комдив. Мы сели на две БМП и помчались в штаб дивизии получать нагоняй.

А в чем мы виновны? В том, что начальство пошло на глупый договор с духами? Что враги начальничков обманули? В том, что противник бросил в бой школу гранатометчиков для проведения учебных стрельб по малочисленной мотострелковой колонне? Что пятьдесят гранатометчиков лупили по нам из гранатометов, как из автоматов, не жалея боеприпасов? Не мы духам подсказали, когда и куда идем…

В результате подбит танк, тягач, дотла сгорели КамАЗ и БМП! Еще восемь бронемашин получили пробоины, а нам даже оборону было не с кем занять, без пехоты, без солдат! Три километра сплошного огня! Вошли шестьдесят, а на своих ногах вышли двадцать восемь человек. И все для того, чтобы провести колонну из шести машин. Один идиот создает посты и заставы в центре зеленки, а другой, не умнее, договаривается о «перемирии». Можно сказать, что такими действиями заранее предупредили наших противников о проведении операции. Могли бы еще в штаб мятежников телеграмму послать с уведомлением о наших действиях. А напоследок какой-то штабной стратег распорядился идти на боевые без достаточных сил! Привыкли на картах стрелки рисовать да донесения писать. Показушники!

– Как вы могли? – воскликнул при виде нас новоиспеченный генерал. Звание генерал-майора командир дивизии получил ко Дню Победы. А эти потери испортили торжество. Сорвали мы ему запланированный банкет.

Начальник политотдела сидел откинувшись в кресле и тупо смотрел в потолок, находясь в глубокой прострации. Шок от всего случившегося сразил полковника наповал. Севостьянов тяжело дышал и громко вздыхал.

– Что за бардак был во время прохода колонны к заставе? – продолжал громко выговаривать нам красивым, хорошо поставленным голосом командир дивизии. При этом он почему-то все время смотрел на меня. – Откуда такая беспомощность?

Грязные, пропыленные, измученные, мы выглядели убого рядом с холеным генералом. Новый комбат стоял, потупив взор, в сторонке, будто его это не касалось. Зампотех вообще не поехал на экзекуцию, а остался возле техники. Держать удар пришлось мне и офицерам роты. Ильшат Гундуллин перед рейдом принял дела у Острогина (Серега в полку подписывал бумажки, рассчитывался с имуществом, собирался домой, и вот такая беда)…

– Эх вы! – воскликнул генерал. – Вояки хреновы!

– В чем наша вина? – отозвался я, не выдержав упреков.

Во мне все клокотало, слова и фразы рвались помимо моей воли. Я вновь потерял контроль над собой, и от гнева меня качало. Глаза застилал туман, из них брызнули слезы досады и жалости к погибшим.