Иван Падерин - Ожоги сердца

От полураскатанного барака я поднялся по отлогому косогору на бывшую Партизанскую улицу. Время смахнуло большинство домов и разных построек, обозначавших в прошлом эту улицу. Место, где стояла наша изба, я определил по крутому спуску к роднику, который и теперь пульсирует хрустально чистой водой, и по серому камню возле канавы, где встречали меня мама и дядя Ермил в ту памятную ночь, когда я крался сюда с самородком.

…Проснулся я от боли в локте. Сонный, продолжал бороться с друзьями и перевернулся на больную руку. Боль заставила открыть глаза. В первую очередь увидел лицо мамы. Она стояла передо мной с полотенцем, пахнущим пихтовыми опилками, — компресс на голову. Рядом, на сундуке, обитом лентами из белой жести, сидели отец и дядя Ермил. С полатей пучили на меня глаза сестренки. Их испуганные и в то же время ожидающие какого-то счастливого мгновения глаза подсказали мне тревогу. Забыв про боль в локте, я сунул руку под мышку, затем под подушку.

— Где «утенок»?!

— Лежи, лежи, сынок. Ты весь как в кипятке.

На лоб легло полотенце с опилками.

— «Утенок», «утенок» где?.. Куда его девали?

— Здесь, сынок, здесь. Под нами, в сундуке, мы охраняем его вместе с Ермилом Панасовичем.

— Но ведь дяде Ермилу надо на работу, — встревожился я.

— Вместе, вместе пойдем, — пророкотал бодрым басом дядя Ермил. — Вот протрем твою грудь и больную руку еще раз спиртом и пойдем.

В самом деле от больной груди и руки пахло спиртом. Так крепко спал, что даже не почувствовал, как протирали меня терпкой жидкостью. Это делали, конечно, мамины руки. И коли проснулся — надо вставать. Побаливала голова, подкашивались ноги, но я бодрился, предвкушая скорую радость всей семьи от посещения магазина «Золотопродснаба» — берите без карточек все, что есть на полках и на прилавках…

По старательским неписаным законам самородок несет на приемный пункт тот, кто его поднимал. И вот я иду посредине Январской улицы. Рядом со мной вышагивают отец, которого придерживает за руку мама, и дядя Ермил. Где-то за спиной крадутся сестренки, оставив открытой избу, хотя им было сказано сидеть и ждать нас с товарами и продуктами.

Возле входа в контору, ожидая открытия кассы, толпились сдатчики намытой в минувший день россыпи. Среди них были и те, кто бродил со мной вчера по выработкам. Видя в моих руках желтеющий кусочек металла — не зря же меня сопровождает силач дядя Ермил, — все расступились. Дверь тут же распахнулась. Меня сразу провели в кабинет главного инженера приискового управления. Сюда же дядя Ермил позвал управляющего.

— Где поднят этот желток? — спросил главный инженер.

Я знал, что врать нельзя. Инженер и приемщики золота точно определяют — откуда, с какого полигона приносят старатели золотую россыпь. Определяют по окатанности золотинок, по примеси, по оттенкам цвета. Дело в том, что золото в природе несет в себе примеси своих спутников — меди, серебра, свинца, платины. Металл нечистоплотный, сживается со спутниками без разбора. Опытные специалисты по определению лигатуры называют его металлом-проституткой. Многие величают красноватое золото червонным, не подозревая, что красноватость придает ему примесь меди. И наоборот, с беловатым оттенком россыпь может нести в себе примесь серебра или платины. Все зависит от того, где, на каком полигоне, с какими спутниками формировались золотоносные пески. Геологи умеют читать эту премудрость.

Поэтому я точно назвал место и время своей находки:

— Вчера днем, на втором отвале, возле Дмитриевских выработок.

— А почему только сегодня принес? — спросил управляющий. Спросил строго и предупредительно: старателям было запрещено долго держать намытую россыпь в сундуках и кубышках; спиртоносы вымогали ее у старателей и уносили на черные рынки.

— Ночь меня застала. Перед Алла-Тагой в трясину угодил.

— Зачем тебя в такую глушь повело?

— Боялся, плохих людей боялся.

— Понятно, — смягчился управляющий. — Значит, уже понимаешь кое-что в нашем деле.

— Конечно, теперь понимает, — ответил за меня дядя Ермил и подтвердил, что я вышел к руднику в полночь.

Тем временем главный инженер развернул на столе свою геологическую карту и попросил меня показать, где был поднят самородок. Тогда я еще не умел читать карты геологов и потому долго не мог найти Дмитриевские выработки. Наконец ткнул пальцем в заштрихованный квадрат.

— Да, здесь отвалы дражных работ, — сказал главный инженер и, помолчав, пояснил уже не мне, а управляющему: — Драга работала на этом полигоне до тысяча девятьсот двенадцатого года. У драг нет уловителей самородков. Если смотритель у промывочной колоды не замечал их, то они уходили в отвалы. Потому мог, вполне мог этот паренек поднять там такого «утенка». Но надо проверить, там ли он его поднял? Проверим по лигатуре…

Слова главного инженера «проверим по лигатуре», как мне показалось, больно хлестнули по лицу отца. Он склонил голову, уперся подбородком в рукоятку железной трости и, резко подавшись вперед, похоже, ждал еще одного удара. Потускнело лицо и у дяди Ермила. А что было в глазах мамы — мне и теперь трудно передать: и тоска, и тревога, и жалость ко мне, и мольба о пощаде. И у меня что-то зазвенело в голове, по спине забегали мурашки. А вдруг не совпадут показатели, вдруг этого «утенка» кто-то выронил на отвале или спрятал вот так просто, чтобы потом легче найти? Ведь в самом деле, моя находка лежала на поверхности. Так мне могут приписать соучастие в хищении или в попытке унести самородок в неизвестном направлении. Черт меня понес по глухим таежным тропам…

— Проверяйте, — сказал я. — Если не верите, то могу принести ковшик, которым отбивал породу.

— Твой ковшик и отбитую породу мы обязательно посмотрим. Тут есть следы твоей неумелой работы, — заметил главный инженер, разглядывая поблескивающие на «утенке» царапины.

Старший приемщик золотоскупки принес продолговатый черный камень, похожий на брусок для правки бритв, коробку с множеством золотых пластинок разной пробы и флакончик кислоты. Потер «утенка» носом по камню в двух местах. «Утенок» оставил на камне две желтые полоски. Рядом с ними появились полоски от пластинок с разными пробами. Одна из полосок, как я заметил, совпадала по цвету и оттенкам с полосками «утенка». На них легли капли кислоты. В эту же минуту главный инженер достал из стола большую лупу и принялся разглядывать смоченные кислотой полоски, затем стал листать какой-то справочник. Листал долго, задумчиво, как бы испытывая мое терпение. Я уже готов был просить дядю Ермила взять «утенка» в свою сильную руку, он одним разворотом плеча смахнет всех с ног, и мы уйдем в тайгу…

— Да, — наконец-то вымолвил главный инженер, обращаясь к управляющему, — есть совпадение с россыпью на Дмитриевских выработках.