Иван Падерин - Ожоги сердца

А здесь, у подножия Таскыла, зеленый рай, опоясанный голубой лентой Кии. Ярусами выстроились кустарники малины, смородины с черными и красными гроздьями, над ними распустили свои волнистые космы и смотрятся в зеркало прибрежных вод ивы, гибкие кроны краснотала; далее сплотились плечом к плечу пихты и елки; выше по косогорам красуются кедры, сосны; на отлогие откосы сбегают березы и осины в платьях из желтеющей листвы. Здесь же, у берега реки, находят уют с кормами и водопоем маралы и лоси. Вот метнулся от воды бурый с короной ветвистых рогов сохатый. Одно свидание с ним в тайге — радость!

Бобешко впереди. Идем без осложнений, любуемся нерукотворными картинами таежной природы. Прохладный воздух с настоем хвойных ароматов окрыляет душу, так и хочется взлететь к самому куполу неба и провозгласить на весь свет: «Вот она, красота мирной жизни природы, оберегайте ее, оберегайте от осквернения, от испепеляющего огня!»

К полудню сравнительно быстро донесла нас бугристая стремнина к устью горной речки Громатухи. Песчаная коса и раздольный плес. Здесь я бывал не раз, принимал участие в строительстве электростанции. Электрическая энергия нужна была тогда молодому руднику, названному в начале тридцатых годов звонким в ту пору словом «Ударный».

Рудник был закрыт после войны. И что делает время… На том месте, где возвышались стены электростанции, буйно разрастаются кусты смородины, малины и бузины. Штабеля гниющих дров — тысячи кубометров — покрылись мхом и опятами. Над площадкой, как привидения, горбятся два паровых котла, желтеют ржавчиной локомобильные колеса-маховики, массивные, более трех метров в диаметре. С каким трудом доставлялись сюда эти железные махины зимой в трескучие морозы по реке: сорок пар отменных ломовиков подпрягались гуськом. И крик, и свист бичей погонщиков. Важно было стронуть с места и гнать, гнать лошадей до ближайшего порога. На порогах заранее намораживались настилы из бревен и хвороста. Так целыми неделями оглушалась дремлющая под ледяным панцирем горная река. Так доставлялись сюда машины и механизмы за сотни километров от железной дороги. А теперь здесь пустырь. На кожухах генераторов багровеет крупными гнездами бородавок переспелая малина.

Я уговорил своих спутников развернуть палатки на песчаной косе устья Громатухи и посмотреть вместе со мной рудник Ударный у самого подножия горы Таскыл. До него от устья Громатухи не более трех километров.

И вот мы уже бредем по заросшей дороге вдоль каменистой и шумливой Громатухи. Бобешко с ходу выдергивает из нее полдюжины хариусов, синеватых, с горбинкой — признак хорошей упитанности. Мне не терпится увидеть бывшую среднюю школу, клуб, шаровую мельницу, полигон богатых в былую пору песков с крупной россыпью. Тороплюсь и… столбенею: вместо школы, клуба и жилых домов встречаю пустыри, заросшие бурьяном. Все раскатано до бревнышка. Уцелели лишь покосившиеся стены шаровой мельницы. Они стоят на бетонном фундаменте и скреплены железными швеллерами на болтах с гайками в кулак величиной. Когда мельница работала, прочность стен была необходима, как добротная сбруя норовистому коню. Теперь эти стены гниют, обваливаются, обнажая ржавеющие люки и округлые бока рудоприемников.

Долина Комсомольского ручья бугрится отвалами промытого галечника — бывший полигон промывки богатых песков. Их, эти богатые пески, открыли братья Воробьевы, и сюда по призыву райкома комсомола пришли молодежные бригады промывальщиков. Рванул сюда и я в летние каникулы тридцать третьего года. Рванул вместе с соседом по школьной парте Александром Дударевым. Нам было по пятнадцати лет, мы только что вступили в комсомол. Решили по-комсомольски отличиться на промывке песков.

От Центрального рудника до подножия Таскыла почти сто километров. С тощими котомками мы двинулись пешком через два горных перевала. Горные каменистые тропы сточили подошвы и каблуки наших ботинок. Пришли к месту работы босоногими, с пустыми, без крошки хлеба, котомками. Пришли на Комсомольский ключ и увидели себя жалкими и беспомощными мальчуганами. Тут ворочали землю, камни, катили тяжелые тачки с песком к бутарам такие проворные и сильные парни, что, казалось, сам Таскыл отступит перед ними. Нашли старшего десятника.

— Кто вас сюда послал?

— Сами пришли.

— Босиком.

— У нас есть скрепки.

— Вижу, но такими скрепками только воду мутить, комаров отгонять, а здесь тяжелая галька и камни.

— Приспособимся.

— Нет у меня промывальных бутар для таких приспособленцев. Отправляйтесь обратно.

— Мы голодные. Честное комсомольское, на одной траве и ягодах вторые сутки живем.

Старший десятник задумался. Оглянулся направо, налево. Кругом гремят бутары, дымят костры, отгоняя от промывальщиков комаров. Возле шалаша под берестяной крышей показался паренек в белом фартуке, с виду чуть постарше нас.

— Костя! — окликнул его десятник. — Покорми этих босоногих, говорят, «честное комсомольское», живут на траве.

— Покормлю. Пусть руки помоют.

Густая лапша из самодельных сочней показалась нам сказочно вкусной. У нас хватило смекалки похвалить Костю за такое варево. Тот ухватился за нашу похвалу:

— У нас есть книга отзывов. Напишите про меня хорошие слова, только честно, по-комсомольски. А то тут все косятся на меня, грозятся привязать к бревну и отправить вниз по Кии, а там Мертвая яма.

Мы выполнили его просьбу. Написали восторженный отзыв о сытной лапше, подписались, указав номера своих комсомольских билетов.

Костя раздобрился, по секрету поведал нам тайну Комсомольского ключа, что тут, кроме богатых песков, обнаружена мощная жила содержательной руды — под самое сердце Таскыла будут пробивать штольню! — что на Громатухе будет строиться электростанция, и посоветовал нам появиться здесь через год, в следующие летние каникулы.

— А утром, — сказал он, — сами вставайте к промывочной колоде. Только честно, по-комсомольски, не лезьте руками в головки, не заглядывайте под решетки. Вместе с пшеницей, — так он назвал золотую россыпь, — в решетках застревают вот такие желтые бобы. Прикасаться к ним, кроме съемщика, никому нельзя. Дело шибко строгое, государственное…

Вечером мы помогли Косте распилить березовый кряж, наколоть дров на целую неделю, а он уступил нам место для ночлега возле котла.

Проснулись утром позже всех. Лагерь уже гремел бутарами, и Костя куда-то исчез, но возле нас оставил две миски с лапшой и две пары латаных-перелатаных резиновых сапог.

— Включаемся в дело, — сказал я другу.

Он хмуро посмотрел на меня:

— Отработаем за сапоги, выпросим у Кости на дорогу лапши и двинем обратно.

Я не стал отвергать его план: тут нужны не босоногие промывальщики, а настоящие шахтеры — забойщики, откатчики.