Иван Падерин - Ожоги сердца

Подстерегает владельцев новых автомобилей, как рассказывает Ярцев, «странная» опасность. Кто не любит быстрой езды?! Жми, пока жмется! Такой лихач вспоминает о тормозах, когда стрелка спидометра упрется в красную черту и начнет гнуться. Обманула его мягкость рессор. И кузов не тарахтит, как натянутая струна, и двигатель не жалуется на большие обороты, поет. Поет даже тогда, когда дорожные столбы сливаются и асфальт, извиваясь, стремительно струится под машину. Теперь уже никакие тормоза не помогут. Лети под откос, перевертывайся или врезайся в грузовик, идущий впереди. Остался жив азартник — значит, будет проклинать завод на Крутояре, тормозную систему. А при чем тут тормозной цех, если у самого в голове тормозные колодки отсутствуют!

Как тут быть — пусть сами лихачи думают, иначе весь завод еще целую пятилетку лихорадка будет трепать по семь дней в неделю, без единого выходного.

Судя по всему, не будет праздника и по поводу начала выпуска «универсалов». Генеральный директор опять чем-то недоволен, или натура у него такая: «Не кажи гоп, пока не перепрыгнул», — а барьеров впереди еще вон сколько, один за другим, все выше и выше. Третью очередь надо монтировать, и по качеству машина должна быть пригодна для мирового рынка. Так он говорил перед испытателями.

Вернулся Рустам в цех с думами, какие положено вынашивать генеральному директору или даже министру автомобильной промышленности, чему не следует удивляться. Время такое подходит: доверяй разуму рядовых, не скрывай от них свои заботы, иначе твой командирский авторитет попадет в зону невесомости.

Мартын Огородников встретил Рустама улыбкой, рот до ушей, и в глазах абсолютная беззаботность. Он уже знал, что тормоза опытной серии «универсалов» получили отличную оценку, потому можно плевать на всякие огорчения и заявить о себе: «Вот мы какие!» Чего-чего, а умения приписывать себе заслуги всех у него хватало с избытком.

— Теперь уж ты, Рустамчик, не будешь хлестать меня по рукам. Смотри, могу не глядя крепить эти штучки, всем на зависть…

— Стоп! — сказал Рустам и отчитал Мартына.

Тот почесал затылок в клочковатых космах и хитровато заозирался по сторонам: дескать, говори-говори, а я-то знаю, чем закончится этот день.

В самом деле, в конце смены трем экипажам агрегата опорных дисков объявили благодарность и разрешили очередную субботу считать выходным днем.

Впервые за три с половиной года подвернулось два выходных — суббота и воскресенье. Решили махнуть на рыбалку с ночевкой.

Выехали на Федоровские луга, что ниже плотины гидростанции. Какая красотища: дубравы, сенокосные угодья, заливы, озера и чистый воздух в звонкой тишине! На заводе тоже чистый воздух — кругом калориферы работают — и света хватает, хоть иголки собирай. Здесь, на лугах, и шум не тот, и запахи разнотравья радуют до опьянения. От этого, кажется, раньше всех опьянел шеф-монтажник синьор Беллини: выскочил из машины и, не зная, как выразить свой восторг перед диковинной для него красотой Федоровских лугов, заметался по поляне, затем отбежал в сторону, упал на траву и катался по ней до головокружения.

Ему все нравится у нас. Он подал заявление: просит оставить его на заводе. Уже вызвал жену с дочкой. Когда ему сказали, что таких привилегий, какие он имеет сейчас как иностранный специалист, не будет, последовал ответ:

— Синьор Беллини все знает…

Рыбалка вначале не обещала удачи. Лишь к полудню в затоне, на мелководье, напали на клев сазана. Хитрая и сильная рыба сазан. Сосет-сосет насадку, потом как рванет — и поплавка не видно. Если успеешь подсечь — не давай слабины: пилой, что на спинном плавнике, леску перехватит.

Одна поклевка, вторая, затем сразу у четверых удилища в дугу согнулись, но никому не удалось вытянуть. Крючки не те, мягкие. У синьора Беллини свои, итальянские, но тоже из круглой проволоки. Беллини удалось подтянуть к берегу сазана — целый поросенок в золотистой чешуе! И сорвался. Крючок разогнулся. Сорвался сазан у самого берега. Беллини от досады упал вниз лицом. Рядом с ним Мартын Огородников рвал на себе космы…

Досада, напали на такой клев сазана и… крючки подводят. Попался бы тут под руку тот, кто выпускает такие крючки. Перед сазанами опозорил. Клюет сазан и фигу показывает — на-кась выкуси! В глазах темнеет от злости.

— Нет у этих крючков ребер жесткости, — сказал Ярцев так, словно у него были в запасе такие ребра.

Так и есть, были: сбегал к машине, принес молоток, топорик, круглозубцы, напильник и принялся мастерить. Крючок — на обух топора и молотком. Раз, другой — и круглая проволока обретала ребра жесткости.

— О, патенто! — засвидетельствовал Беллини.

Еще в Турине Ярцев будто случайно обнаружил, что стопорные кольца наконечников подвески «фиатов» держатся в пазах без напряжения — круглая стальная проволока. Ярцев дал этим кольцам упругость. Просто под пресс их сунул. Патент за это предлагали, но Василий посчитал, что смеются над ним.

Первого сазана поймал Беллини.

— О-о! О-о! — кричал он, захлебываясь от восторга. — Жиботьинский!

Сазаны были довольно крупные — от одного до двух килограммов. Тянешь из воды такого подройка, и кажется — сатана удочку из рук вырывает. Булан Буланович, быстрый, как молния, подсек восемь сазанов. Лежат в траве, похожие на поросят, хлещут друг друга хвостами, глупые, того и гляди разжалобят Булана Булановича, и тот отпустит их обратно в воду на отгул. А что он мог поступить именно так, никто не сомневался.

На строительстве завода знают Булана Булановича не первый день. В Москве, когда получали путевки на стройку, ребята слышали о нем добрые слова: «Любит он молодежь. И ей с ним интересно — большой специалист. На заводе будет микроклимат создавать в цехах». В самом деле, все считают работу в санмонтаже почти зазорной — водопровод, отопление, канализация. И никто будто не замечает, что без этого жить нельзя. А если прикинуть в уме, кто в жаркие летние дни создает в цехах приятную прохладу, а в трескучие морозы тепло, — можно в одной рубахе трудиться! — то станет ясно, какое доброе дело делают санмонтажники Булана Булановича. Много раз звал он к себе на работу друзей во главе со старостой Ярцевым еще тогда, когда в автоколонне работали. Все они теперь перешли в штат завода, но дружба с Буланом Булановичем не разрушилась.

— Ребята, — сказал Володя Волкорезов, — из сазанов можно сделать отличный шашлык. Я знаю способ…

После возвращения из Москвы Володя ходил подавленный: отец в больнице. Подежурил возле его койки двое суток и, не заглядывая домой, вернулся в Крутояр. Вчера он получил письмо. Отец пишет: «…Врачи разрешили вставать, скоро вернусь в строй…» И повеселел Володя. Рассказывал он сейчас о рыбном шашлыке так, что у всех глаза загорелись. И как же после этого мог Булан Буланович отпустить пойманных сазанов на отгул до будущего лета?