Платон Беседин - Дневник русского украинца: Евромайдан, Крымская весна, донбасская бойня

Тем нелогичнее сторонникам ДНР и ЛНР, охваченных настроениями Русской весны, думать так же и о Стрелкове, на первый взгляд, самом принципиальном и идеалистичном из лидеров ДНР. Но тем логичнее надеяться на то, что его убрали во имя создания в Донбассе новых военных условий, которые Россия запланировала для Украины. В том, что запланировала, судя по передвижениям бронетехники, гуманитарного груза и последних заявлений, сомнений нет.

Как нет их и в том, что без Игоря Стрелкова реалии донбасской бойни станут принципиально иными. Слишком много он для всех значил.

20.08.2014

«Милосердие превыше справедливости». Эту фразу я повторяю всё чаще. В статьях, интервью, телеэфирах. Твержу как молитву. Дабы напомнить себе и другим о самом главном.

Иногда слышат, но чаще хотят выводов, резюме, оценок. О донбасской войне, о России и Украине. Резких, однозначных, вколачиваемых точно гвозди. Так хотят люди, готовые ненавидеть, но не любить. Готовые осуждать, но не прощать.

Собственно, это и есть справедливость, густо замешанная на правде. У каждого она своя. И в ней есть сила. Сама она вбивается силой. Потому что историю пишут победители. И это по-своему тоже справедливо. Хотя подчас ложь превращается в истину, а ересь – в догмы. Но вот только спустя время ничего не доказать, не объяснить. Остаётся смириться, принять на веру.

Оттого бьются в Украине столь отчаянно и жестоко. Бьются за право решать, кто окажется прав и чья правда станет непререкаемой истиной. Бьются за свою справедливость. А сострадание, милосердие – слабость, им нет на войне места.

Наблюдатели размышляют, дают оценки; читая, смотря, ищут подтверждения своего мнения. Так легче, спокойнее, безопаснее – знать, что ты прав, что ты на стороне если не добра, то как минимум не злодеев.

И странным образом война в Украине насколько наша, настолько и не наша. Она – в нас и не в нас. Тягостное чувство раздвоенности, постоянно ставящее перед выбором.

Наша война – ведь мы регулярно питаемся её отголосками. Не скрыться от информационного поля, накрывающего, будто взрывная волна. Сколько убито, ранено, искалечено. Живём с картинкой перед глазами, а в ней мучаются, умирают люди. В нас интегрировали человеческие страдания. Не наши страдания. Потому к ним адаптируешься естеством («человек есть существо, ко всему привыкающее, и это лучшее его определение»), но внешне всё равно негодуешь, испытываешь праведный гнев.

Но очень скоро праведность сменяется осуждением, и вот мы уже наверняка знаем, кто виноват и что делать. Клеймим, метим грешника; ищем, алкаем порицания. «Распни, распни его!» – кричим мы, объятые жаждой справедливости. Ведь он страшный грешник. Этого не проверить, но верим заочно.

Столько ненависти, порицания, злобы, что огонь внутри пламенеет, не угасая. Ты смотришь на человека, а в душе его – ад. Он не жесток, не порочен – он просто хочет справедливости, как и ты, возмущённый теми бесчинствами, что творят люди с людьми. «Дьявол начинается с пены на губах ангела».

И в то же время – это не наша война. Она рядом, но не здесь. Она с ними, но не с нами. Это они – условные люди – гибнут под бомбардировками и артобстрелами. Это они сидят без электричества, воды, газа. Это их дети прячутся в подвалах и писаются, когда слышат шум. Чудовищно, но не с нами.

А мы здесь – в торговых центрах или квартирах, в офисах или кафе. Пьём, кушаем, целуемся, улыбаемся. И нас не обвинить в этом, правда?

«Страшно, конечно, но что ещё остаётся? Только жить!» – сказал мне знакомый, когда я рассказывал ему о девушке и ребёнке, погибших во время бомбардировки. И по-своему он прав. Смерть и жизнь всегда рядом. А уныние – страшный грех.

Ведь мы – хорошие люди. Сострадаем. Отсмеёмся в кафе, пабе. Придём домой, включим телевизор, охаем, ахаем: «Бог ты мой, опять Луганск бомбят, люди гибнут…» Как-то так, правда?

А тут моей знакомой – назовём её так – приходит письмо в «Одноклассниках». Смысл его таков: «Помогите деньгами. Не могу уехать из городка под Донецком. Нас бомбят, убивают». Капслоком набрано. С ошибками. И знакомая, показывая письмо, спрашивает:

– Что думаешь?

И сама за меня отвечает:

– Я вот думаю, что аферист! Слишком много ошибок!

Ей всё ясно. И возможно, она права. Ведь о таких мошенниках где-то писали. Но что если нет, и человек умирает?

В Крыму, Киеве всё чаще слышу жалобы на беженцев. Мол, не хотят работать, мусорят, пьют, хулиганят. И вообще им в лагерях хорошо. Так чего возмущаться, плакаться?

Я захотел увидеть. И поехал в лагерь беженцев. Пообщался с ними. Написал текст «Блаженны страждущие». И выслушал столько недовольных речей! Мол, для чего защищать их, алчущих, нерадивых?

Мне даже позвонил один крымский чиновник. Угрожал, обвинял. Нельзя так писать, а надо только хорошее. Я сказал ему: «Вы приезжайте…»

Да, я знаю, не все они, выехавшие из Донбасса, святые. Есть проблемы. У них, с ними. И некоторые действительно приехали в Крым отдохнуть. И многие ведут себя недостойно. Я понимаю, розовые очки давно сняты.

Но я о другом. О такой вот картинке. Вы сидите дома, кушаете, например, арбуз, и вдруг в соседнее здание – прямым попаданием бомба, на улице – крики, трупы, кровь и женщина с оторванными ногами. А у вас дети, вы и сами логично хотите жить. Хватаете два чемодана, накидав в них что попало, и, спасаясь, мчите в другой город, натерпевшись по дороге всякого, но в основном дрянного.

Отношение к беженцам, к войне – лакмус состояния нашей души, «заключённой в плоть умирающего животного». Скрытой за копотью обид, лжи, разочарований. В это страшное, зябкое время.

Хотя, казалось бы, нас не распинают, не кидают львам, мы свободно исповедуем Веру, а наши храмы стоят, сияя золотом куполов. Но, может быть, это даже хуже.

Потому что в обыденности, суете, в сугубой прозе жизни человек мельчает, чахнет. Превращается в набор функций. Вот он поел, включил телевизор, сделал отчёт. И так, между делом, скоротал день. Помолился, дай Бог, на ночь. И спать. А тут – тяжкое бремя испытаний, вот незадача.

Да, в самом пекле, жерле войны чаще всего нет ничего витального, героического. Пусть и есть место подвигу, хотя в целом – боль, страх, грязь, безысходность. Но вопрос – в фокусировке, реакции на всё это.

Я прихожу в севастопольский храм, слушаю, как батюшка обличает грехи украинского правительства. Резко, грубо, призывая к жутким в своей бескомпромиссности поступкам. А раньше я стоял на Майдане и слышал, как священники, работая кадилом, словно башенным краном, гнали на войну, убивать инакомыслие, инакомыслящих. С именем Господа на устах.

Паства рубит в ответ, крошит. Суждения – едкие, злые, горделивые. И вот уже вместе с грехом надо уничтожить и грешника.