Владлен Измозик - «Черные кабинеты» История российской перлюстрации. XVIII – начало XX века

Перлюстрации подлежали все письма сановников: министров, их товарищей, генерал-губернаторов, начальников главных управлений, директоров департаментов и их помощников, сенаторов, членов государственных совета, думы и вообще всех лиц, занимавших сколько‐нибудь видную должность и, следовательно, могших в своих письмах сообщить что‐нибудь, представлявшее интерес для министра внутренних дел. Исключение составляли письма министра внутренних дел и только до тех пор, пока он занимал этот пост, как лица, коему выписки из писем представлялись, и который, благодаря этим выпискам, имел возможность узнать многое такое, что бы иначе до него не дошло, контролировать деятельность как своих подчиненных, так и коллег, и в роли «царского дядьки» докладывать монарху о намерениях, злоупотреблениях, проделках и т. п. разных высокопоставленных лиц. Благодаря перлюстрации зачастую выяснялось, как министр путей сообщения стратегическую железную дорогу проводит не в нужном направлении, а через имения своей жены 1552; как губернатор, помимо торгов, поставляет по высокой цене шпалы из леса своего шурина; как директор департамента за приличное вознаграждение проводит дело, которого бы проводить не следовало и пр. [очее], и пр. С назначением на пост министра внутренних дел новых лиц получались иногда забавные случаи. Так, Плеве, вступив в должность, нашел на столе своего предшественника, убитого Сипягина, нераспечатанный пакет с выписками, среди которых была выписка и из его собственного письма к жене, а Дурново очень возмущался, когда среди старых бумаг нашел выписки из своих собственных писем в бытность его директором департамента полиции, т. е., с его точки зрения, такой важной шишки, что его письма перлюстрации не должны были бы подлежать 1553.

Кроме писем сановников, представляющих «общегосударственный интерес», перлюстрации подлежали письма «политические», т. е. письма эмигрантов и «левых» деятелей. Эти письма разделялись на письма «по подозрению» и письма «по наблюдению». Эти последние подлежали перлюстрации согласно списку департамента полиции, присылаемому по временам в «Черный кабинет» на имя Мардарьева с перечнем фамилий лиц, за корреспонденцией коих следовало «наблюдать», т. е. всю ее вскрывать и копии с писем представлять в департамент. В этих списках иногда бывали примечания: «Особо строго наблюдение», или «точные копии», или «фотографии», или «представлять в подлиннике».

Письма «по подозрению» вынимали из почты, руководствуясь местом подачи или назначения письма (из Женевы, Парижа, Брюсселя, Лондона, или в эти и другие города, где находились штаб-квартиры левых организаций), или, главным образом, почерком адреса. У разборщиков писем с течением времени вырабатывался удивительный «нюх» определять содержание письма по его наружному виду или по почерку адреса. Дело в том, что каждый класс людей, каждая специальность, принадлежность к секте, к партии и пр. кладут известный отпечаток на почерк данного лица.

Разница между мужским и женским, детским и взрослым, мужицким и интеллигентным почерками очевидна всякому, но кроме этого и аристократ пишет не тем почерком, что бюрократ; его почерк нервно крупный, остроконечный (в готическом стиле), тогда как почерк последнего круглый, уверенный и резкий; литераторы пишут бисерным и четким почерком; коммерсанты – каллиграфическим почерком; революционеры – неотделанным, почти ученическим почерком, а почерк анархистов отличается грубостью и несуразностью, напоминая почерк малограмотных людей тяжелого физического труда.

Среди разборщиков писем петроградского «черного кабинета» были такие знатоки почерков, что зачастую они по одному адресу письма безошибочно определяли принадлежность его автора к шулерам, к фальшивомонетчикам, к каким‐либо антиморальным сектантам, педерастам и пр. Неспециалисту, конечно, никогда не уловить сходства между собою таких почерков, как, например, издателей-редакторов Суворина, Комарова и князя Мещерского или генералов Куропаткина, Брусилова и Сухомлинова, или сановников Горемыкина, Штюрмера и Саблера 1554и т. д., а на самом деле «профессиональное» сходство между этими почерками прямо бьет в глаза, несмотря на своеобразный отпечаток в каждом из них в зависимости от характера, наклонностей, их пороков и пр. Долголетние разборщики писем «черного кабинета» становились отличными графологами, определявшими по почерку весь духовный облик человека.

Благодаря такой опытности разборщиков писем зачастую, с помощью перлюстрации, открывались целые артели фальшивомонетчиков или шпионские организации.

Разумеется, что не только разборщики, но и чтецы писем становились замечательными знатоками по своей специальности. Они изучали не только почерки, но научились понимать все иносказательно выраженное и догадываться о недосказанном или высказанном одними намеками.

У каждой нелегальной, подпольной организации была своя манера делиться сообщениями в письмах, не называя вещей своими именами. Революционер, например, желая сообщить товарищу о том, что такой‐то член их партии арестован, писал о нем, что он «заболел» и что «доктора», т. е. охранники, нашли его положение «безнадежным» и прописали ему «перемену климата», т. е. сослали в Сибирь. Обыск назывался «консультацией», подпольная типография «аптекой», прокламации «рецептами» и т. д.

В большинстве случаев корреспонденция членов революционных партий была зашифрована, но обыкновенно таким детски наивным шифром, что разбор подобных криптограмм не представлял почти никаких затруднений для опытных дешифровщиков секретной экспедиции. Разумеется, раз был найден ключ, то вся переписка членов данной партии разбиралась и читалась уже свободно всеми чтецами.

Когда письмо было без подписи, и автор его, по почерку, был неизвестен, то с письма снималась фотография, для сличения его почерка с другим его же письмом, адресованным брату, матери или вообще лицу, открывающему анонимность подателя письма. Неоднократно приходилось удивляться неосторожности или наивности, чтобы не сказать больше, старых, опытных борцов-революционеров, отправлявших одновременно, с той же почтой, крайне конспиративного содержания письма без подписи членам своей партии и письмо отцу с подписью «твой сын Володя»…

Здесь к слову будет сказать, что среди чиновников «черного кабинета» были люди, симпатизировавшие революционерам и, по мере возможности, старавшиеся или не обнаруживать фамилии лиц, которые могли бы пострадать за свои откровенные письма, или разными иными способами мешавшие департаменту полиции добраться до своих жертв. Бывали случаи, что охранники при обыске находили письма, из коих в свое время были сделаны в секретной экспедиции выписки, но так, что эти выписки ровно ничего ни подозрительного, ни компрометирующего собою не представляли. Департамент полиции в таких случаях неистовствовал и грозил, что распустит весь штат служащих «черного кабинета», заменив их своими надежными людьми. Конечно, подобные угрозы были неосуществимы, так как у департаментских чиновников и охранников не могло быть технических познаний и практики, столь необходимых в таком деле, как перлюстрация.